Когда вскоре она действительно взяла в руки чашку изумительно крепкого кофе, у нее еще раз мелькнуло зримое воспоминание — на миг ее взору явился величественный образ Альпинокса с ветвистыми рогами, но теперь эта картина вызвала у нее только усмешку.
— О чем вы думаете? — в ту же секунду спросил Альпинокс, пытаясь взять ее за руку; казалось, будто и ему что-то напомнило минувшую ночь.
— Ни о чем,— солгала Амариллис Лугоцвет, с трудом сохраняя серьезность.— Ведь все мы со всеми нашими мыслями подвержены перемене, и я, право, не знаю, смеяться мне по этому случаю или плакать.
— Смейтесь, смейтесь, почтеннейшая,— добродушно заметил Альпинокс.— Смех еще никому из нас не вредил.
Выпив кофе, они собрались уходить. Из темного угла пещеры вынырнул Макс-Фердинанд, опять в единственном числе, и побежал по галерее впереди всех. Когда в лицо им ударил дневной свет, они увидели перед собой белесый зимний день, хотя снег больше не шел. Они тепло распрощались, и каждый вернулся в свое обиталище. Альпинокс еще долго махал рукой ей вслед. Зимой они будут видеться часто, как повелось у них в прежние годы.
*
День был пасмурный, но теплый и уже клонился к вечеру, когда Софи надумала пройтись но городку. Быть может, на сей раз она доберется до дома, где когда-то жила сама, а до нее жило множество поколений фон Вейтерслебенов.
Она пошла по узкой пыльной дороге, которая вела от озера вверх, в поселок, и по которой, объезжая Софи, медленно, чуть ли не шагом, продвигались машины, оттесняя ее на обочину. Старые виллы были подновлены, но в общем изменились мало, а вот домики у реки почти все оказались надстроенными, и участки, прежде пустовавшие, теперь тоже застроили.
Дойдя до кофейни, почти такой же, как во времена ее детства, она свернула налево, на асфальтированную улицу, ненадолго остановилась на мосту, чтобы поглядеть на реку, вдруг показавшуюся ей такой родной и близкой, потом пошла дальше, мимо княжеской виллы, перед которой улица была разрыта, в сторону почты и магистрата. В центре поселка почти ничего не изменилось, только из-за работ по расширению улицы свалили несколько заборов. Толпы курортников были гуще, чем когда-либо, но заметно редели, если свернуть в боковые улочки. И пока она шла, оглядывая то одну, то другую сторону в поисках свершившихся перемен, взгляд ее проник сквозь деревья, росшие позади маленького домика, который снесли для расширения улицы, и она заметила виллу, наверняка стоявшую здесь давно, но никогда не попадавшуюся ей на глаза.
Память ее уцепилась за этот дом, которого она, как ей казалось, никогда здесь не видела, и она задалась вопросом, можно ли провести в таком небольшом поселке все свое детство и юность и не знать наперечет всех его домов. Выходит, этот дом годами от нее прятался. Это открытие ее ошеломило, и она решила не сейчас, но в один из ближайших дней под каким-нибудь благовидным предлогом подойти поближе к тому дому, может быть, даже позвонить или постучать в дверь и взглянуть, кто там живет. Возможно, это окажется человек, которого она сразу узнает, да и он ее тоже, и тогда она скажет себе: ах да, ведь здесь живет такой-то или такая-то,— и будет рада, что нашла в этом поселке больше, чем сохранилось в ее памяти.
Собирался дождь, поэтому она решила купить себе большой пестрый деревенский зонт — их делали специально для здешних проливных дождей.
Кстати, вспомнила она, надо наконец вернуть Амариллис Лугоцвет ее зонт.
В магазине,— раньше здесь продавали только сигареты, газеты и кое-что из продуктов, теперь же повсюду был ощутим экономический подъем и торговля расширилась,— она перебрала множество зонтов. Важно было найти подходящую расцветку, чтобы она гармонировала с тонами ее платья. Раскрывая один зонт за другим, она заметила пожилую женщину,— Софи сразу ее узнала,— которая долго и украдкой ее разглядывала, словно никак не могла вспомнить, кто же это. Софи сделала вид, будто не замечает женщины, а когда, выбрав наконец зонт, стала расплачиваться, то говорила подчеркнуто правильным литературным языком, избегая местного диалекта, и постаралась как можно скорее уйти из магазина.
Сердце у нее колотилось. Она понимала, что рано или поздно ее здесь узнают, ей не удастся до бесконечности избегать встреч с людьми, которым она не только покажется знакомой, а которые действительно ее вспомнят и с нею заговорят. А когда заговорят, она не сможет отрицать, что она — это она, та самая, что долго жила в этих местах. Среди местных жителей мигом разнесется весть о том, что она вернулась после более чем двадцатилетнего отсутствия. Люди опять вспомнят о смерти Зильбера, ведь о ней же писали в газетах, и о смерти ее матери. Ей придется выслушивать рассказы о разных эпизодах ее детства, поскольку они известны многим, а также о судьбах тех, кого она когда-то знала. Она поняла, что, раз начав выслушивать все это, не сможет насытиться и ей захочется слушать еще и еще. Что в ее памяти всплывут лица людей, которые только сейчас, задним числом, обретут биографию и судьбу.