Только инстинктивная неприязнь к женщинам помешала ему мгновенно влюбиться в себя самого. Пожирая главами свое отражение в зеркале, он провел тонкой холеной рукой, с которой предварительно снял кольцо-печатку, по безупречно гладкой коже возле впадинки между ключицами, ощупал едва наметившееся адамово яблоко и подбородок, словно хотел убедиться, что волоски бороды, незаметные в зеркале, еще ощутимы под пальцами.
— Совершеннейшее перевоплощение,— сообщил он своей женской ипостаси, старательно подрисовывая глаза и кончиками пальцев накладывая на скулы тонкий слой румян. Раскрашивая лицо, он не позволял себе излишеств. В этой цыганской принцессе не должно быть ничего вульгарного. Естественную родинку, единичное пятнышко у левого крыла носа, он выделил с помощью косметического пластыря, а вот губной помадой воспользовался очень скупо, только чтобы подчеркнуть мягкие линии полных губ, не делая их слишком сочными. И вот когда он так сидел перед зеркалом в этом совершенном образе, его охватило ощущение несказанной свободы и такая готовность любить, что от смятения чувств закружилась голова.
По ногам пробежал ток — они будто сами запросились в пляс. Он медленно поднял руки над головой, и серебряные браслеты соскользнули вниз с нежным звяканьем. Этот звук, сопровождавший все его движения, так заворожил его, что с этой минуты его руки уже не знали покоя, а уши жадно впивали тонкий звон, словно вслушиваясь в язык желаний, всплывших откуда-то из глубин и требовавших осуществления.
Амариллис Лугоцвет, незаметным образом самолично убедившаяся в прибытии молодого человека, пыталась избегать себе подобных, все больше смешиваясь с местными жителями и прежде всего без конца посещая дом фон Вейтерслебен. Она подогревала у Сидонии интерес к карнавалу и жажду веселья, во при этом старалась не вызвать у лее раздражения или недоверия. Наоборот, Амариллис Лугоцвет едва удалось убедить Сидонию, которая теперь окончательно решилась взять свою судьбу в собственные руки м позаботиться о поддержании традиции, дождаться наступления карнавальных дней и появления новых масок. Сидонии прямо горела желанием немедленно объявить своего избранника и без проволочек осуществить то, чего требовала традиция. Эта отчаянная решимость наложила свой отпечаток на все ее существо. Она держала себя вызывающе-наступательно, а когда понадобилось выбрать карнавальный костюм, то невозможно было уговорить ее не извлекать на свет легкомысленно-изящное охотничье платье, принадлежавшее, по-видимому, еще ее пра-пра-пра-деду, последнему господину фон Вейтерслебену, хотя это одеяние с внешней стороны никоим образом не соответствовало намерениям Сидонии фон Вейтерслебен.
Чтобы не упрятывать все волосы под шляпу, она их напудрила и заплела в косу, каковые, должно быть, как раз и носили в те времена, когда этот костюм был последним криком моды. А когда Амариллис Лугоцвет, которая присутствовала при переодевании, поднесла к ней зеркало, Сидония фон Вейтерслебен выразила такое удовлетворение своим видом, что шутя даже взяла понюшку табаку, чем окончательно довершила тождество со своим внешним обликом.
Уже в первый день карнавала,— то было воскресенье, и ранул еще только набирал силу,— Амариллис Лугоцвет, от чьего зоркого взгляда подобные вещи не могли укрыться, обнаружила под некоторыми пока еще немногочисленными масками кое-кого из Долговечных и не могла не посмеяться над тол жадностью, с какой они подхватили поданную ею идею. Ей не составило труда узнать своих друзей,— она же сама во время приготовлений к карнавалу помогала им советом и делом. Даже фон Вассерталь, снова осевший в этом крае, вернее — в своем озере, и пока что не замышлявший больших путешествий, обратился к ней за помощью, и она предложила ему множество вариантов, которые не столько способствовали его маскировке, сколько могли оттенить его прекрасную наружность.
Тяжелым случаем был Драконит, его и вообще-то с трудом удалось уговорить принять участие в карнавале. Он все еще был занят тем, чтобы снова надежно упрятать в землю случайно взорванные во время военных действий железорудные залежи и месторождения драгоценных камней,— он не хотел уделить чужанам решительно ничего из подземных богатств. Но в конце концов Амариллис Лугоцвет и для него нашла костюм, который не раскрывая его естества, все же вполне ему соответствовал, и носить его он мог легко и непринужденно.