Андрей перевел взгляд на мои руки и, чуть нахмурившись, снова посмотрел мне в лицо.
— Испугалась, да?
Отрицательно качнула головой.
— Руки разожми. Ты порезалась.
И снова так же отрицательно, сжимая еще сильнее.
— Не бойся. Я не убивать тебя пришел…
Пододвинул к себе стул и сел на него, развернув спинкой к себе. Такой неприступный, в черном элегантном костюме с бежевой рубашкой и черным галстуком посреди мишуры моей гримерки, блесток, разноцветных костюмов, черных кружев. Все в беспорядке разбросано мною до выхода на сцену. И он, словно король посреди всего этого хаоса. Такой до невозможности идеальный, что хочется зажмуриться и только пистолет за полой расстегнутого пиджака портит картину и напоминает, кто он на самом деле.
— Всего один вопрос — почему?
Закрыла глаза, стараясь унять бешеное сердцебиение, чтобы иметь возможность ответить, чтобы голос появился, чтобы слезы проглотить. А они, проклятые, рвутся наружу, по щекам скользят, и я молюсь, чтобы он не увидел.
— Потому что так было надо, — выдавила чужим голосом. Если отец узнает, он устроит резню. Это не пустые слова. Я слишком хорошо его знала. И в то же время хотелось растянуть эту встречу на вечность, чтоб время замерло и не отсчитывало секунды у меня в голове до того момента пока сюда ворвутся люди Сами и начнется бойня. Кровавое месиво, как любит говорить Ахмед Нармузинов.
— Уходи… — очень тихо и взгляд отвела, чтоб слезы не видел, — уходи, пожалуйста.
— На меня смотри, когда я с тобой разговариваю. В глаза смотри, Александра.
Мое имя его голосом всегда звучало иначе. Он умел произнести его настолько по-разному, что иногда внутри все замирало, а иногда от ужаса сжаться хотелось в комок. Вот и сейчас говорит спокойно, размеренно. Каждое слово внятно, четко… а глаза сверкают и желваки на скулах ходуном ходят.
Скоро взорвется, и я вместе с ним.
— Кому надо? — и словно ножом меня взглядом этим полосует, кожу режет, глубоко, до самых костей.
— Мне. Мне так было надо. Так не могло долго продолжаться. Ты сам мне это говорил… Не хотела я с тобой. Всегда о побеге думала. Каждый день, понял?
Последние слова выкрикнула и глубже осколок загнала, так сильно, что от боли всем телом вздрогнула. Да, вот так хорошо.
Когда тело болит сильнее, чем душа.
Пусть поверит и уходит. Антракт скоро закончится. Местный шут развлечет толпу плоскими шуточками — и мне снова на сцену. Если задержусь, сюда вломится человек десять.
— Могла бы мне сказать — я бы отпустил.
Резко встал, а я назад попятилась. Только пусть близко не подходит. Я ведь не сдержусь, я у него на груди разрыдаюсь и умолять забрать буду, а мне нельзя. И ему нельзя. Зачем пришел? Господи. Разве я не мечтала именно об этом? Разве не представляла именно этот момент? Тысячи, миллионы раз. А сейчас хочу заорать, чтобы убирался. Немедленно. Пока охрана не пронюхала.
Шагнул ко мне, и я почувствовала, как начинаю дрожать.
— Не подходи. Я закричу.
— Кричи. Слышишь, там толпа орет? Думаешь, перекричишь?
— Уверена. Я громко умею.
— Умеешь… я помню, как громко ты умеешь кричать… Для меня.
Еще один шаг, и я уже вжалась в зеркало, больше некуда отступать. Здесь слишком тесно. У меня под столом тревожная кнопка… и я могла бы ее нажать, но разве я это сделаю? Нет. Я скорее сама дверь держать буду, когда ее будут ломать люди моего отца.
— Все же боишься? Думаешь, наказать тебя пришел, верно?
Есть за что, Александра, правда?
Приблизился вплотную и за подбородок схватил, заставляя голову поднять, и меня уносить начало, так быстро и безжалостно, что все внутри оборвалось. Запах… его запах. Он в легкие врывается и дурманит, с ума сводит.
— Уходи. Отец узнает, тебя здесь пристрелят.
— А ты бы расстроилась? — все так же сжимает подбородок и в глаза смотрит. На лице полная отчужденность и спокойствие. Но я уже знаю, что это лишь маска. Успела изучить. Чем спокойнее и тише он говорит, тем сильнее буря внутри него. И я это чувствую по его дыханию обрывистому и по той силе, с которой давит пальцами.
— Я крови боюсь. Пусть стреляет, но не здесь… — а голос срывается предательски.
— Думаешь, наряды твои испачкаются? — пальцем помаду с губ вытирает и взгляд не отпускает. Держит с такой силой, что я ее каждой клеточкой тела чувствую.