Такова была моя позиция, и я собирался ее придерживаться. Один голос – без лица – не мог меня разоблачить. Тебе придется вылезти на свет, Ховард. Тебе придется показать себя. А я мог поставить на кон все свои акции, что именно этого он наверняка – или почти наверняка – не сделает.
Конференции в "Макгро-Хилл" начались в понедельник утром и продолжались в течение целой недели; одно обсуждение плавно перетекало в другое. Никто не говорил об этом прямо, но, похоже, все в издательстве были убеждены в том, что в субботу вечером с миром говорил настоящий Ховард Хьюз. Но это не имело ровным счетом никакого значения. У них была книга, доказательства, и публикацию отменять никто не собирался. После ток-шоу, устроенного Хьюзом, Хэрольд Макгро дал спокойное взвешенное интервью на телевидении:
– Несмотря на опровержение, на отречение Хьюза от собственной биографии, "Макгро-Хилл" располагает большим количеством документов, которые, по нашему мнению, не оставляют ни малейших сомнений в подлинности книги, и поэтому у нас есть полное право на публикацию. Таким образом, принимая во внимание все полученные документы и подтверждения, можно предположить, какое же давление оказывалось на мистера Хьюза, если сегодня он отказался от собственного текста и от автора, сказав, что никогда не был знаком с Клиффордом Ирвингом. Мы можем лишь догадываться об этом, но, тем не менее, у нас есть документация, и мы переписывались с мистером Хьюзом вплоть до прошлого месяца или около того.
Вечером в понедельник Марти с женой нужно было лететь в Калифорнию. Он вручил мне ключи от своего дома на Парк-авеню, объяснил все сложности обращения с сигнализацией и пошутил:
– Поработаешь у меня сторожем.
Дом немедленно превратился в генеральную штаб-квартиру по борьбе с Честером Дэвисом. Большой, отделанный тиковым деревом офис Марти стал Залом Войны.
– Не вздумай туда ходить, – предупредил меня Марти, имея в виду офис "Макгро-Хилл". – Пресса только и ждет момента, чтобы наброситься на тебя. Оставайся в доме. Я вернусь в пятницу утром.
Он уже согласовал с Майком Уолласом мое участие в "Шестидесяти минутах" в следующее воскресенье; запись наметили на пятницу. Я был против любых публичных выступлений, но "Макгро-Хилл" настаивали.
– Ты не можешь постоянно прятаться, – увещевали они. – Это плохо для нашего бизнеса. Надо высказаться – но, черт тебя возьми, будь осторожен со словами.
Между тем я получил полную запись телефонной конференции Хьюза, большую часть которой изъяли из телевизионного показа. Я прочел материал утром во вторник, за завтраком, и позвонил Дональду Уилсону в "Лайф". Сначала я высказал искренние сомнения в том, что это действительно Ховард Хьюз говорил по телефону.
– Те парни – простаки, – объяснил я. – Они попались. Никто из них не разговаривал с Хьюзом лет двадцать. "Байор эдженси" отвело им всего два часа времени, и они задали семь предсказуемых вопросов, на пять из которых этот человек ответил неверно. – Я перечислил ошибки, которые он сделал. – Но самый большой прокол случился позднее, Дон. "Хьюз" сказал, что знал человека по имени Хэрольд Джордж, и тот никогда на него не работал. Но Хэрольд Джордж был исполнительным директором "Хьюз эйркрафт" на протяжении десяти лет. Как, ради всего святого, вы можете объяснить такой провал в памяти? А потом он говорит о своих фильмах, будто бы они неплохи даже по нынешним меркам и один из них получил какую-то там премию, хотя, по его словам, "Оскара" ему так и не дали. Его третий фильм, "Два арабских рыцаря", выиграл самую первую премию "Оскар" из всех существующих, кажется, в 1928 году. Дон, такое невозможно забыть. Это не мог быть Хьюз. Он просто не мог говорить на протяжении целых трех часов и ни разу не прерваться, чтобы воспользоваться кислородной установкой. И он сказал, что у него нет явных телесных повреждений. Это был не Хьюз.
Уилсон и люди из "Макгро-Хилл" хотели, чтобы я выступил с предварительным заявлением до участия в шоу Уолласа, и в четверг я встретился с тремя репортерами – моим кузеном Джимом Норманном, работающим на Ассошиэйтед Пресс, а также с Джоном Голдманом и Дугом Робинсоном из "Нью-Йорк таймс". На следующее утро газеты пестрели заголовками: "АВТОР УТВЕРЖДАЕТ: ГОЛОС ПРИНАДЛЕЖАЛ НЕ ХЬЮЗУ".
Поверил мне мир или нет, осталось неизвестным. Но я осознал – и это было своего рода открытием, – что люди в любом случае хотят выслушать меня.
Уилсон позвонил в тот же день:
– Где находится изначальный текст интервью, тот, где все пометки Хьюза?
– На Ибице. Я оставил его у друга, его зовут Джерри Альбертини. Только у него одного на всем острове надежный сейф с кодовым замком.
– Мне нужна эта рукопись. Я хочу показать ее братьям Осборн, надо проверить страницы на предмет отпечатков пальцев Хьюза. Мы угробили уйму времени, пытаясь найти их на письмах и контрактах, но проблема в том, что их брали слишком много людей.
Через несколько часов Дик позвонил Акерманам из Пальмы. Он как раз читал выпуск "Интернэшнл херальд трибьюн".
– Вы с Хьюзом вытеснили Вьетнам с первых страниц. Что происходит? Ты все еще жив?
– С большим трудом, – прохрипел я. – Как ты смотришь на то, чтобы приехать сюда и поддержать меня? И захвати с собой оригинальную запись с пометками Хьюза у Джерри Альбертини. Если привезешь, "Лайф" оплатит твою поездку.
Во вторник приехал Дэйв Мэнесс, чтобы показать мне три копии окончательного варианта статьи в тридцать тысяч слов, сделанной "Лайф". Согласно условиям нашего контракта, требовалось мое одобрение. Мэнесс, похоже, балансировал на грани истерики – журнал постоянно подгонял всех вокруг, требовал скорейшего выпуска статьи и книги, а я пытался связаться с людьми Майка Уолласа и "Макгро-Хилл" одновременно. В тот момент я находился в гостиной, где разговаривал с продюсером Уолласа Биллом Брауном, который хотел убрать стеклянные дверцы книжного шкафа в кабинете Марти Акермана, где мы собирались снимать.
Внезапно в комнату ворвался Дэйв, резко рванув на себя ручку двери. Его темные глаза безумно сверкали за стеклами очков. Он завопил: