– Затем я поговорил со своим знакомым в полиции Цюриха, – продолжил Руди. – Они хотят, чтобы вы добровольно приехали в Цюрих.
– Хорошо, – храбро произнесла Эдит, – я поеду.
После ухода журналиста я сказал:
– Нет, ты никуда не поедешь. Или я еду с тобой. Только давай сначала позвоню Марти Акерману.
Я был смущен и напуган. В тот же день корреспондент из "Ньюсуик" сообщил мне, что фотографии Эдит показали банковским служащим на прошлой неделе, во вторник, когда я еще находился в Нью-Йорке. Он отказался сказать, как именно узнал об этом, но его сообщение сомнениям не подлежало. Репортер просто ответил, что знал. Позднее, в тот же день, то есть в воскресенье, я позвонил Марти Акерману в Нью-Йорк и обговорил с ним ситуацию.
– Не позволяй ей ехать в Цюрих, – резко сказал Марти. – Оба приезжайте в Нью-Йорк.
– Я же только что оттуда.
– Значит, возвращайся. Это дело выходит из-под контроля, да еще с такими дикими поворотами. Я без конца звоню в "Макгро-Хилл", но там никто не желает со мной разговаривать.
Той ночью вместе с Руди Рором мы отправились в гостиницу на Ибице и позвонили его знакомому в полиции Цюриха. Сначала Руди быстро что-то говорил на швейцарском немецком, так что я не смог понять ни слова. Наконец он вручил трубку Эдит. Она несколько минут разговаривала с полицейским по имени Лак и, когда вернула трубку швейцарцу, была бледнее полотна.
– Я обещала, что приеду в Цюрих, – сказала она мне, – но сначала отправлюсь вместе с тобой в Нью-Йорк. Он ответил, что в таком случае отложит на полчаса выдачу ордера на мой арест. Они не позволят мне уехать из Испании.
– Пойдем домой, – сказал я.
Со времени своего возвращения из Нью-Йорка я ни одной ночи не спал спокойно. Похоже, мир мистификации рушился. В течение долгого времени, почти целый год, нам очень везло. Когда же удача нас покинула, то сменилась не пустотой, а почти катастрофой. Мне в голову приходили идеи, никогда не посещавшие меня раньше, и я не мог с ними справиться. Ордер на арест Эдит? Непостижимо, кошмарно. Впервые с тех пор, как я задумал автобиографию Хьюза, я понял, что полностью потерял контроль над событиями.
За несколько дней до моего приезда на Ибицу Эдит встретила в кафе двух французов, которые сказали ей: "Нам нужна информация. У нас есть работа, которую нужно сделать. Мы этого совсем не хотим, но нам придется пойти на все, вплоть до убийства, если не получим информацию".
Тогда Эдит отказалась разговаривать с ними, но теперь, где бы она ни находилась, все время оглядывалась. Когда в понедельник утром я пришел в студию, то обнаружил следы взлома. Уезжая, я оставил все в беспорядке, но теперь здесь царил настоящий хаос. Если что-то и пропало, у меня не было ни времени, ни возможности все привести в порядок. Вернувшись домой, я увидел толпу репортеров и телевизионщиков с Си-Би-Эс и Эн-Би-Си, понаехавших из Мадрида и Парижа. Боб Кирш и Джерри Альбертини тоже приехали, желая хоть чем-нибудь нам помочь.
Сборище журналистов требовало интервью, но это было последнее, чего мне сейчас хотелось. Я желал убраться подальше, и только. Но что могло случиться в аэропорту? Я представил, как нас с Эдит и детьми останавливают где-нибудь на Ибице, в Барселоне или Мадриде – и уже без детей сажают на ближайший рейс в Швейцарию.
Команду Эн-Би-Си возглавлял некто Каплан.
– Слушайте, – сказал я ему, – я дам вам интервью при одном условии. Мы хотим покинуть остров завтра утром и улететь в Нью-Йорк. Ваши люди могут проследовать с нами до Мадрида. Если будут какие-нибудь сложности, я хочу, чтобы вы их засняли.
Несколько секунд он обдумывал мое предложение, а потом ответил:
– Идет.
Джерри Альбертини съездил в город и купил билеты на самолет. Сидя около дома прохладным ветреным утром, мы с Эдит говорили в микрофоны, тихо поворачивалась камера. После этого я поблагодарил Боба Кирша за все и попытался извиниться за то, что втянул его во всю эту историю, но расставание получилось каким-то натянутым.
Во вторник мы с трудом поднялись с постели в пять часов утра, собрали два чемодана одежды и еще один с книгами и игрушками для Недски и Барни, разбудили детей, одели их, а в семь часов встретились с Капланом и людьми с Эн-Би-Си.
В восемь часов, в сопровождении двадцати человек с телевидения и радио, мы погрузились в самолет до Барселоны. Там подождали "Боинг" и полетели в Нью-Йорк. Никто из полиции не остановил нас и ни о чем не спрашивал. В мадридском аэропорту журналисты пожелали нам удачи и высадились. Дети, которые вертелись и капризничали на протяжении всего пути, наконец-то заснули через час после того, как мы вылетели из Испании. Мне тоже стало легче.
Через полчаса я внезапно проснулся от кошмарного сна и повернулся к Эдит, чтобы что-нибудь сказать, но из моего горла вырвался только сдавленный хрип. Я попытался говорить, но не смог и прошептал:
– Я потерял голос.
Да, это было закономерно, причина лежала на поверхности. Просто я ничего больше не хотел говорить. Источник лжи иссяк, кто-то внутри меня сказал: "Хватит!"
Но это был еще не финал. Оставалась одна, последняя, отчаянная попытка. Я всегда был игроком, но не за игорным столом, а прямо в жизни. Без риска нельзя выиграть ни одной битвы; какой бы ни была цель, огромной или ничтожной, ее не достичь, если позволить себе раскиснуть. Я не смог бы перейти эту грань и продолжать жить, будто ничего не случилось. Все предприятие с Хьюзом было путешествием в неизвестность, проверкой самого себя, постоянным вызовом и ответом на него.
У меня на руках оставалась последняя фишка, но мне даже не пришло в голову приберечь ее, поэтому я поставил все на кон и бросил кости еще раз.
Никто не подготовил меня к тому, что ожидало нас в аэропорту Кеннеди. Марти Акерман встретил нас, нанял лимузин, и мы должны были отправиться прямиком в его дом в Лейквилле, штат Коннектикут.
– В здании две сотни репортеров, – предупредил Марти, – и ждут они тебя. Они разорвут Клиффорда Ирвинга на кусочки, если ты уедешь из аэропорта и не сделаешь никаких заявлений.
– Я потерял голос, – прошептал я ему прямо в ухо.
– Где Недски? – закричала Эдит.
Мы только что прошли иммиграционный контроль; со мной был Барни, плюшевая панда в одной руке и соломенная корзина с игрушками, туалетными принадлежностями и разным барахлом на плече. Я увидел отражение своего лица, когда мы выходили из самолета, – оно было серым от усталости, с мешками под глазами и вздувшимися капиллярами, паутиной проступавшими на скулах. Недски пропал. Мы метались в его поисках от иммиграционного контроля до таможни и обратно, а потом к взлетной полосе. Эдит была на грани истерики – ее сына похитили!