– Здание "Макгро-Хилл" взорвали метеорологи. Никто не выжил.
– Попробуй "Рэндом хауз", – упрямо заявил Дик.
– Я никого там не знаю. Перезвоню через час. Бев куда-то вышла. Сделай мне одолжение – поезжай домой и скажи Эдит, что я задержусь. Все сделаю один. От твоего присутствия я нервничаю, а настроение и так ни к черту.
Дик уехал; через час я снова позвонил в Нью-Йорк, и секретарь Беверли соединила меня с ней.
Когда я открыл входную дверь, Эдит собирала разбросанные по полу игрушки, а Дик развалился в мягком кресле. Я рухнул на стул, изображая на лице самое мрачное выражение, которое только смог из себя выжать.
Мой друг нахмурился:
– Ты не дозвонился.
– До Беверли? Нет, с этим все в порядке. – Я слабо махнул рукой Эдит: – Дорогая, принеси мне чего-нибудь покрепче. Бурбон со льдом.
Дик стал мрачнее тучи:
– Что случилось?
– Я изложил ей историю. Рассказал о письмах Хьюза и о том, что он мне перезвонит, прежде чем я начну работу над биографией. Только подхожу к истории об авторизованной биографии и встрече с Ховардом в Нассау, как она перебивает: "Клиффорд, боже мой, и ты туда же? Подобные сказки рассказывают дважды в год каждому издателю в Нью-Йорке. Какому-нибудь писателю вечно приходит в голову блестящая мысль притвориться, будто он разговаривал с иллюзорным Ховардом Хьюзом и тот якобы хочет, чтобы с его слов написали автобиографию. Да это самый известный трюк в издательском бизнесе! Но чтобы ты решил нас обмануть?! Клифф! Тебе должно быть стыдно!" Так что мне пришлось извиниться и слезно умолять ее не рассказывать о моем позоре никому в "Макгро-Хилл".
Дик на моих глазах постарел на десять лет, а Эдит, все еще ползая по полу в поисках завалявшихся игрушек, уставилась на меня.
– Ты серьезно? – спросила она.
– Неужели я буду шутить с такими вещами? Мне было так стыдно, что я просто не находил слов. Она обозвала наш так называемый гениальный план дешевым тупым трюком. К тому же неоригинальным. Это меня добило окончательно. Я-то думал, что авторство блестящей идеи принадлежит мне.
– Ну что ж, – вздохнул Дик. – Вернусь к Ричарду Львиное Сердце.
– Пришлось как-то выкручиваться из этой ситуации, и я сказал, что на самом деле это была твоя идея, – я ткнул в его сторону обвиняющий перст, – и это мой дорогой тупой друг втравил меня в такую дурацкую затею. После это Беверли сменила гнев на милость.
– Ах ты, сукин сын, – пробормотал Дик. Я больше не мог сдерживаться. Заметив искорки веселья в моих глазах, он воскликнул: – Прекрати издеваться! Что она на самом деле сказала?
– Они клюнули. Поверили безоговорочно. Они так хотят эту биографию, что я даже по телефону почувствовал, что боссы издательства уже горят от нетерпения. Они хотят, чтобы я забросил работу над своим романом и сосредоточился на этом деле. Они хотят, чтобы я выяснил, сколько Хьюз хочет за автобиографию, увиделся с ним, заставил подписать контракт и приступал к работе. Они поверили всему – пока.
– Мне тоже нужно выпить, – заявил Дик Эдит и наклонился ко мне; его глаза сверкали. Сейчас он как никогда напоминал малыша, который ждет свою любимую сказку на ночь. – Расскажи мне все от начала до конца. Все, что она сказала. Я хочу знать детали.
Глава 4
К югу от границы
Четвертого февраля мне позвонила тетя из Флориды и сообщила, что моя мать умерла утром того же дня.
Я переживал за нее уже три года, с того самого лета на Ибице, когда ее поразил инсульт и она превратилась в недвижимое, безмолвное тело, перейдя в то состояние, где ни чувства, ни мысли не существовали. Это время она провела в частной клинике на Манхэттене. Отец навещал ее, но прошлым летом умер от сердечного приступа. Мать прожила еще девять месяцев в ужасном, отчаянном, безмолвном одиночестве.
Я заплакал, лаконично поблагодарил Бога, в сострадание которого уже давно не верил, затем покинул студию и отправился домой рассказать все Эдит.
В тот же день я позвонил Дику в Пальму. Последние три недели постоянно шли лихорадочные переговоры с "Макгро-Хилл", я держал их в курсе моего мифического общения с Ховардом Хьюзом, который все еще был для меня бесплотным голосом в трубке и автором писем, заполненных практически детскими закорючками. Ховард и я все ближе узнавали друг друга и уже договаривались о встрече этой весной. Я намеревался написать его авторизованную биографию после встречи и серии интервью, а он – сочинить предисловие, выдавая мне тем самым высочайшую санкцию на работу. Завершение сделки, как я объяснял, полностью зависело от нашей встречи. Может быть, после нее мы возненавидим друг друга. В конце концов, я пил, курил и прелюбодействовал, а легенда гласила, что в зрелые годы Хьюз сторонился подобных грехов и не одобрял их в людях, близких к его окружению.
Также Ховард наконец-то соизволил сформулировать свои финансовые требования. Он хотел миллион долларов, и именно из этой суммы мне будет выплачен определенный гонорар. Я пытался объяснить ему, что с издательской точки зрения подобные условия просто неприемлемы; да и в любом случае, писатели так не работают. "Ну что ж, – ответил Ховард, – поговорим на эту тему при встрече". Все эти беседы я пунктуально передавал Беверли Лу и привел ее в ужас, когда речь зашла о сумме, но затем попробовал смягчить ситуацию, добавив, что миллиардер просто привык мыслить круглыми суммами, но его, скорее всего, можно переубедить. Разумеется, я знал, что мои требования совершенно абсурдны, но стремился вбить в упрямые головы издателей две основополагающие мысли: во-первых, они имеют дело с непростым человеком; во-вторых, я на их стороне и пытаюсь изо всех сил урезонить зарвавшегося миллиардера.
– Из-за меня семья отложила дату похорон, – объяснил я Дику по телефону. – Вылетаю завтра. Думаю, быстрее всего получится через Лондон. Полдня придется провести там и сесть на ночной рейс. Послушай, я слегка выбит из колеи, но в целом это должно было когда-нибудь случиться. И я не могу не думать о других вещах. Может быть, мой разум так защищается...
– Ты можешь заскочить в "Макгро-Хилл", когда приедешь в Нью-Йорк, – тихо сказал Дик.
– Вот именно к этому я и веду. Не хотел заваривать кашу так рано, но хоть сэкономлю на перелетах. Так что игра начинается, посмотрим, куда нас все это приведет.