— Темнота! — поднялся с пола Кошкин. — Давай начальника зови. Надоело мне здесь. Бугор! Шефо! Боссо! Боссо! Будем порох делать!
Мужчина отступал, перетаптываясь.
— А, чтоб тебя! — Кошкин наставил на него пистолетиком палец. — Пуфф! Пуфф! Боишься, хунта! Неси еще кружечку. Пить хочу — умираю…
Однако вина Кошкин не дождался, хотя и пытался петь, плясать и стрелять навесными плевками в дальний угол клетки. Стражник угрюмо сидел под навесом, не откликаясь на призывы пленника.
Ближе к вечеру Кошкина вновь привели к рабовладельческому начальнику.
И тут Кошкин засуетился. Он тыкал пальцем за горизонт и пытался объяснять, что он — человек космического века, у них там телевизоры, магнитофоны, хоккей, пивные бары-автоматы и консервированная килька в наборах.
— Ракеты! — указывал Кошкин на небо. — Понимаете? На Луну летаем! Холодильники в каждой квартире!
Он рисовал на песке грузовик и урчал, изображая езду на мотоцикле. Но все как об стенку горох…
Легкомысленность, с которой Кошкин поначалу воспринял свое путешествие в веках, сменилось теперь законной тревогой за будущее. «А ну как Егорушкин забрать меня отсюда не сможет? — нервничал он. — Заклинит в ихней трубе чего-нибудь — и привет! Мыкайся тут в древнем мире по клеткам…»
Главный рабовладелец между тем негромко скомандовал что-то стражникам, и те с готовностью подступили к Кошкину и жестами приказали раздеться.
— Кровопийцы! — Кошкин снял с себя джинсы с нашлепкой «Ну, погоди!» и швырнул их к ногам начальника. — Берите, берите! Недолго вам осталось народ угнетать. И рубаху забирайте, сволочи. И майку!.. Восставший люд… И на обломках, так сказать, самовластья…
Оставшись в плавках, носках и матерчатых ботинках, Кошкин с независимым видом скрестил на груди руки и стал наблюдать, как обреченные историей рабовладельцы с опаской разглядывают его одежду. Они с интересом трогали пластмассовые пуговицы на брюках, осматривали, переглядываясь, ровные строченые швы, покачали головой на тисненый контур зайчишки и осторожно двинули замочек молнии. Мелочь, еще вчера приготовленная Кошкиным на курево и квас, — будь они неладны! — была исследована ими с особым вниманием, и чертов прихлебатель даже куснул гривенник и пятачок, сморщившись при этом. Пиджак, оставленный Кошкиным под соломой в клетке, не был обследован, и Кошкин пожалел об этом, припомнив, что в нагрудном кармане пиджака лежит его удостоверение, выданное жилконторой номер семнадцать, с фотографией и печатью.
Вскоре одежда была возвращена Кошкину, и не без почтительности, надо сказать. Прихлебатель даже попытался поддерживать Кошкина под локотки, когда тот запрыгал на левой ноге, натягивая брюки.
— Без сопливых!.. — дернул плечом Кошкин, отстраняясь, а про себя удовлетворенно подумал: «Дошло наконец». И небрежно вжикнул молнией.
В тот день Кошкин был оставлен для ночлега в просторной и уютной комнате на втором этаже дворца.
Устройству на ночь предшествовал симпатичный ужин, во время которого размякший от пережитых волнений и легкого вина Кошкин пытался втолковать хозяину, что тот не прав, угнетая простой люд и живя нетрудовыми доходами. Но безрезультатно: хозяин лишь настороженно улыбался, кивал и с опаской поглядывал на раскачивающийся возле резной ножки стола ботинок гостя.
Спал Кошкин крепко, с раскатистым храпом, и ему нисколько не мешали протяжные крики-отклики часовых, которые расхаживали вдоль забора.
Разбудил Кошкина настойчивый шепот возле самого уха: «Се-ре-га! Ко-о-ш-кин! Ты меня слышишь? Се-ре-га!..» Кошкин разлепил глаза. Никого. Набирающий силу рассвет парусом надувал занавеску на окне. Мерцали вазы в углах комнаты. На полу, возле широкой кровати, стопочкой лежала его одежда.
— Кошкин! Серега! — продолжал звать голос. — Видишь маленькую коробочку?..
Кошкин быстро сел на кровати и закрутил головой:
— Какую коробочку? Кто это говорит?..
— Это я, Егорушкин, — раздалось где-то совсем рядом. — Тихо! Поищи рядом с собой коробочку — транслятор. Видишь? Я из него говорю…
— Вижу… — Кошкин действительно увидел небольшую, размером с портсигар, металлическую коробочку и осторожно взял ее в руки. — Ты что, в ней находишься? — жалобно спросил он.
— Идиот! — с облегчением вздохнул голос Егорушкина. — Я у себя в НИИ, на центральном пункте. Немедленно спрячь транслятор и прими все меры к его сохранности. Ты один? Тебе удобно разговаривать?..
— Один! — оглянувшись на закрытую дверь, хрипло шепнул Кошкин. — Вовка, друг, сосновые лапти! Что же теперь делать?..