В зале простиралось каменное молчание. Старейшины пребывали в неподвижности. Люди понимали, что молчание только кажущееся, реально Старейшины в это время обмениваются мыслями и, возможно, спорят, только людям не переводят свои соображения и споры.
И когда, по мнению Аркадия, молчание слишком уж затянулось, до них донеслись слова Гуннара Гунны. Вещий Старец все так же недвижно сидел в первом ряду первого амфитеатра, ни малейшее движение не трогало его губ, а в сознание людей внедрялся приговор:
— Считать различия пришельцев от дилонов второстепенными и принять иновременников как дорогих гостей. Предлагаю также двум пришельцам, оставшимся на хронолете, выйти в город для радостного знакомства с нами. Благодарю докладчиков и Высоких Судей.
Даже в бесстрастном переводе мысли на человеческий язык было явно, как обрадован Рина Ронна.
— Вы наши друзья! Поняли мощь мысли Верховного Воплотителя Высшего Разума? Как он постиг вас! Как совершенно постиг!
К удивлению хронавтов, радовался решению Высокого Суда и Ланна, предлагавший изгнать людей с Дилоны. Он все повторял, вдруг изменив своей молчаливости:
— Я так счастлив, иновременники! Я боялся, что Высокий Суд согласится с моими доказательствами и изгонит вас. А он не согласился — большей удачи я и не желал себе!
Бах обратился к Ронне:
— Не мог бы я поговорить со Старейшиной Старейшин?
Ронна подвел хронавтов к Вещему Старцу.
— Хотел бы задать несколько вопросов, — начал Бах.
— А не кажется ли тебе, что ты мог бы, поразмыслив, и сам высчитать ответ на интересующий тебя вопрос? — дружелюбно поинтересовался Старейшина Старейшин. — Ведь выспрашивание вместо самопостижения унижает Высший Разум!
Бах ответил с живостью:
— У людей выспрашивание не считается зазорным. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Итак, мой первый вопрос. Почему так разделены функции Различников и Стирателей? Разве для познания любой истины не достаточно ее отличия от всех других истин, тем более от заблуждений? Если дважды два четыре, а четыре это не три, не козел с рогами и не сапоги всмятку, то зачем еще подвергать такую непреложную истину дополнительной проверке на достоверность?
Старейшина ответил, что ему не совсем ясна разница между козлом с рогами и сапогами всмятку, о чем так красиво сказал иновременник, эта разница требует особого размышления. Но отличие четырех от трех нестираемо и потому должно быть утверждено. Но далеко не всегда возможны такие простые решения. Бывало в истории Дилоны, когда поверхностно установленные причины приводили порой к вредным действиям. Так, возникла ужасная война между дилонами и рангунами, а ведь ее могло бы и не произойти, если бы проанализировали на стираемость разделившие оба народа расхождения. Без утверждения нестираемости ни одно различие не может быть принято как реальное.
— Вы назвали войну между дилонами и рангунами ужасной. В чем ее ужас?
Баху показалось, что на какую-то земную минуту Гуннар Гунна испытал замешательство. Но он не без основания считался Верховным Воплотителем Высшего Разума.
— Ужас нашей войны — в ее безмерности и ненужности. Меня охватывает глубокая печаль, пришелец, когда я думаю о том, что рангуны непрерывно совершенствуют свои резонансные механизмы, а ведь никакому совершенстованию нет предела. А если им удастся поставить себе на службу околополюсные хроновороты? Поразмысли, иновременник: хроноворот, выпущенный из своих диких пустынь! Да он же все живое истребит! Моя должность — провидение. Провидца не может не терзать страх перед грядущим. Этот страх — единственная гарантия того, что ужас грядущего не выйдет за узкие межи возможности, ибо страх принуждает искать средства опровержения его.
Даже в перетранслировании мысли в слова ощущалось, что сердце Вещего Старца поражено великой печалью. Бах испытывал сочувствие к нелегкой доле Главного Провидца. Ему, однако, показалось, что есть вариант, которого не нашел Старейшина Старейшин.
— Итак, война длится долго и приносит массу горя обеим сторонам. Но разве нельзя завершить распрю миром?
— К сожалению, невозможно. Чтобы установить мир, нужно стереть причины войны.
— Так сотрите их, черт возьми! То есть с вашим разумом, с вашим умением стирать несуществующие различия…
— Я понял твой благородный порыв, иновременник. Но отвергнуть причины, вызвавшие войну, мы не можем при всем своем так справедливо тобой оцененном искусстве Стирания.