— А кто будет адвокатом? — спросил он Кевина, когда они вечером возвращались домой.
Кевин полез в карман, и Роберт решил, что он ищет список с адресами адвокатов, но тот извлек записную книжку.
— Ты не знаешь, когда будет выездная сессия суда присяжных в Нортоне?
Роберт назвал число и сидел, не смея дышать.
— Может, я сам смогу приехать. Посмотрим, что там у меня на этот день.
Роберт молчал из страха единым словом разрушить это волшебство.
— Да. Пожалуй, я смогу приехать — если не случится ничего непредвиденного. Мне понравились твои ведьмы. И мне доставит огромное удовольствие защищать их от этой гнусной клеветы. Кто бы мог подумать, что она сестра старины Чарли Мередита. Золото был, а не старик. Пожалуй, он единственный почти честный лошадиный перекупщик за всю историю коневодства. Я ему до конца дней буду благодарен за того пони. Первая лошадь — для мальчика это очень важно. Она определяет всю его последнюю жизнь — я имею в виду не только его отношение к лошадям, а вообще все. Понимаешь, в доверии и дружбе, которые складываются между ребенком и лошадью, есть что-то такое, что…
Роберт слушал его с удовольствием и облегчением. Он понял, что Кевин перестал подозревать Шарпов задолго до того, как узнал про вид из окна. Дело в том (думал, посмеиваясь, Роберт), что, с точки зрения Кевина, сестра старины Чарли Мередита просто не способна никого похитить — вот и все.
17
— Я не перестаю удивляться, сколько людей в понедельник не знает, чем себя занять, — сказал Бен Карли, оглядывая переполненный зал суда. — Хотя, надо признаться, давненько я не видал такого изысканного общества. Вы обратили внимание на мадам из «Спортивной Одежды»? Через ряд позади нас, в желтой шляпе, которая абсолютно не подходит к ее лиловой пудре да и к волосам тоже. Если она оставила в магазине за старшую малышку Годфри, то сегодня недосчитается мелочи. Я ее выручил, когда ей было пятнадцать. Она крадет мелочь с тех пор, как научилась ходить. Ни одну особь женского рода нельзя оставить наедине с кассой, можете мне поверить. Вот взять, к примеру, мадам из «Энн Болейн». Впервые вижу ее в суде. Хотя не могу себе представить, как ей все до сих пор сходит с рук. Ее сестра только и делает, что расплачивается за ничем не обеспеченные чеки. Куда она девает деньги — тайна, покрытая мраком. Может, ее шантажируют? Интересно, кто бы это мог быть. Не удивлюсь, если это Артур Уоллис из «Белого оленя». Каждую неделю платить по трем исполнительным листам (и четвертый на подходе!) — пожалуй, подручному в трактире это не по карману.
Роберт не перебивал болтовню Карли в зале и вообще его не слушал. Он отлично понимал, что публика в зале — не просто зеваки и бездельники, которые собираются по понедельникам утром в суде, пока не откроются питейные заведения. Каким-то немыслимым образом новость облетела весь Милфорд, и милфордцы пришли, чтобы посмотреть, как Шарпам предъявят обвинение. Было много женщин, и их яркие платья и оживленные голоса нарушали обычно скучную и однообразную обстановку и сонную тишину.
Он заметил миссис Винн, лицо которой было не враждебным, как следовало ожидать, а дружелюбным; он вспомнил, как видел ее в последний раз в ее прелестном садике у дома на Медоусайд Лейн в Эйлсбери. Он не чувствовал в ней врага. Она ему нравилась, он ей восхищался и заранее жалел ее. Ему бы хотелось подойти поздороваться с ней, но игра уже началась, а они сегодня фигуры разного цвета.
Грант еще не появился, но Хэллем уже был здесь и разговаривал с сержантом, который приходил во Франчес в ту ночь, когда перебили все стекла.
— Ну как ваш сыщик? — спросил Карли, прервав свои бесконечные комментарии.
— Сыщик, что надо, только задача перед ним почти не выполнимая. Пожалуй, было бы легче найти иголку в стоге сена.
— Одна девушка против всего света, — насмешливо заметил Бен. — Я с нетерпением жду момента, когда наконец увижу эту потаскушку. Думаю, после всех писем в газету, предложений руки и сердца, да еще и сравнений со Святой Бернадеттой, она возомнит, что полицейский суд в провинции маловат для такой фигуры. Может, ее уже пригласили играть в театре?
— Не знаю.
— Полагаю, ее мать этого не допустит. Вон она, в коричневом костюме, на вид очень неглупа. Не понимаю, откуда у нее такая дочь… Ах да, она же приемная. Это предостережение свыше. Я все время удивляюсь, как мало люди знают о своих близких. Я знал одну женщину в Хэм Грине, у нее была дочь, которая все время была при ней, во всяком случае, так считала мать, и вот однажды дочь убегает, поссорившись с матерью, и не возвращается. Мать вся в слезах бежит в полицию, и что же? Оказывается, дочь, которая, якобы, не отлучалась от маменьки ни на шаг, замужем, и у нее уже есть ребенок; просто она решила забрать ребенка и уехала жить к мужу. Можете убедиться сами по архивам полиции, если не верите Бену Карли. Да, если вы вдруг разочаруетесь в вашем сыщике, скажите мне, и я вам дам адрес отличного детектива. Ну вот, кажется, начинают.
Он встал из уважения к суду, но не прекращал свой монолог, комментируя цвет лица судьи, его характер, высказывал предположения, чем он занимался вчера вечером.
Быстро разделались с тремя пустяковыми делами; обвиняемые, мелкие правонарушители с большим стажем, настолько привыкли к процедуре, что знали наперед дальнейшее, и Роберту казалось, что вот-вот кто-нибудь из них начнет подсказывать секретарю, что делать.
Потом он увидел, что вошел Грант и сел позади скамейки для прессы, и понял: сейчас начнется.
Когда вызвали Шарпов, они вместе вошли и сели на скамью подсудимых с таким видом, словно пришли в церковь. Впрочем, тут на самом деле есть некоторое сходство с церковью, подумал Роберт: тишина, внимательные взгляды и ощущение, что вот-вот начнется действо. Вдруг он представил, что на месте миссис Шарп сидит тетя Лин, и понял, как переживает за мать Марион. Даже если выездная сессия присяжных и снимет с них обвинение, кто заплатит им за то, что они чувствуют сейчас? Какой кары заслуживает Бетти Кейн?
Роберт, как человек старомодный, верил в возмездие свыше. Положим, он не во всем был согласен с Моисеем — «око за око» не есть идеальное решение вопроса, — но он определенно разделял точку зрения Гилберта: наказание должно быть адекватно преступлению. Он определенно не верил, что двух душеспасительных бесед со священником и обещания начать новую жизнь — достаточно, чтобы преступник превратился в законопослушного гражданина. Ему вспомнилось, как однажды ночью после долгих дискуссий о предполагаемой тюремной реформе Кевин сказал:
— У настоящего преступника есть два отличительных свойства, которые и делают его преступником, — чудовищное тщеславие и колоссальный эгоизм. Они неразрывно связаны и неистребимы, как отпечатки пальцев. Что же касается перевоспитания преступника — с таким же успехом можно пытаться изменить цвет его глаз.
Кто-то возразил ему:
— Но ведь бывают случаи, когда люди с чудовищным тщеславием и эгоизмом, тем не менее не являются преступниками.
— Только потому, что в качестве жертвы избрали своих жен, а не банк, — парировал Кевин. — Исписаны целые тома, где пытаются определить, что же такое преступник. Хотя, в сущности, все очень просто. Преступник — это человек, который во всем руководствуется своими сиюминутными желаниями. Излечить его от эгоизма нельзя, но можно сделать так, что идти на поводу своих желаний станет ему не слишком выгодно. Или почти невыгодно.
По мнению Кевина, правонарушителей надо увозить из Англии на острова, где в исправительных колониях, изолированные от общества, они бы постоянно занимались тяжелым трудом. Кевин говорил что такая реформа имела бы целью не столько создание благоприятных условий для заключенных, сколько более легкой жизни для тюремщиков. К тому же в Англии, где так тесно, будет больше места для нормальных граждан, а большинство преступников терпеть не могут работать, для них это послужит большим устрашающим фактором, чем то, что предлагается в проекте реформы (Кевин говорил, это будут не исправительные колонии, а третьеразрядные привилегированные школы).