— А ваша жена не удивилась, что вы не ночуете дома?
— Не очень.
— Ну и чем это все закончилось?
— Как-то вечером я туда приехал, а ее уже нет.
— Что вы подумали?
— Ну, в последние дни ей стало скучно: заниматься хозяйством ей надоело через три дня, да и делать там было, в общем-то, нечего — поэтому, когда я увидел, что она уехала, я решил, что надоел ей и она нашла себе кого-то или что-то получше.
— Потом вы узнали, куда она ушла и почему?
— Да.
— Вы слышали сегодня, как Бетти Кейн давала показания?
— Слышал.
— Что ее насильно держали в доме неподалеку от Милфорда?
— Да.
— Это та самая девушка, которая ездила с вами в Копенгаген, жила с вами две недели в отеле, а потом на даче у Бурн Энда?
— Да, это она.
— Вы уверены?
— Да.
— Спасибо.
Кевин сел, а Бернард Чэдвик ждал вопросов от Майлза Эллисона. По залу пронесся вздох. Интересно, может ли лицо Бетти Кейн выражать еще какие-то чувства, кроме страха и торжества, подумал Роберт. Дважды он видел, как оно вспыхнуло торжеством, и один раз — когда старая миссис Шарп подошла к ней в тот первый день в гостиной — он видел на нем страх. Глядя на нее сейчас, можно было подумать, что она слушает биржевую сводку о цене на жиры. Он решил, что эффект внутреннего спокойствия объясняется строением ее лица. Этими широкопосаженными глазами, ясным лбом и невыразительным маленьким ртом с по-детски пухлыми губами. Именно это строение все эти годы скрывало настоящую Бетти Кейн даже от самых близких ее людей. Это был прекрасный камуфляж. Фасад, за которым она была такой, какой ей хотелось. Вот и сейчас на ней все та же невинная и безмятежная маска, как и в тот день, когда он увидел ее в школьной форме в гостиной во Франчесе. Кто бы мог подумать, что под этой маской бушуют страсти?
— Мистер Чэдвик, — сказал Майлз Эллисон, — вы не находите, что это весьма запоздалый рассказ?
— Запоздалый?
— Да. Вот уже три недели дело не сходит со страниц газет и широко обсуждается публикой. Вы, наверно, знали, что двух женщин, которые здесь присутствуют, обвиняют в преступлении, которого, если верить вашим словам, они не совершали. Если Бетти Кейн, как вы утверждаете, все это время была с вами, а не в доме этих женщин, как утверждает она, почему же вы сразу не пошли в полицию и не рассказали обо всем?
— Потому что я ничего не знал.
— О чем?
— О деле против этих женщин. И об истории, которую рассказала Бетти Кейн.
— Как вы могли этого не знать?
— Потому что я опять был за границей по делам фирмы. Я узнал о деле только пару дней назад.
— Понятно. Вы слышали показания девушки и показания врача относительно состояния, в котором она появилась дома. Вы можете это как-нибудь объяснить?
— Нет.
— Это не вы ее избили?
— Нет.
— Вы говорите, что как-то вечером приехали, а ее нет.
— Да.
— Она собрала вещи и уехала?
— Да, во всяком случае, мне так показалось.
— То есть все ее вещи и чемодан, в котором они были, исчезли вместе с ней?
— Да.
— Однако домой она явилась без багажа, и на ней были только платье и туфли.
— Я узнал об этом намного позднее.
— Вы хотите сказать, что, когда вы приехали на дачу, там было все убрано, там никого не было и никаких следов поспешного отъезда?
— Да. Так все и было.
Когда вызвали свидетельницу Мэри Фрэнсис Чэдвик, еще не успев появиться в зале суда, она произвела сенсацию. Было ясно, что это «жена», и даже самый оптимистичный из зрителей не мог ожидать такого угощения, когда они толпились у входа в суд.
Фрэнсис Чэдвик была высокая миловидная женщина, натуральная блондинка, с отличной фигурой и со вкусом одетая, как манекенщица, начинающая чуть полнеть, но, судя по благодушному выражению лица, ничуть не переживающая на этот счет.
Она сказала, что действительно является женой предыдущего свидетеля и живет с ним в Илинге. Детей у них нет. Она по-прежнему время от времени работает манекенщицей — не потому, что ей это необходимо, а так, для карманных расходов, и вообще ей это нравится. Да, она помнит, как муж ездил в Ларборо, а потом в Копенгаген. Он вернулся из Копенгагена на день позднее, чем обещал, и ту ночь был с ней. На следующей неделе она начала подозревать, что у мужа появился интерес на стороне. Ее подозрения подтвердились, когда подруга сказала ей, что у мужа на даче гостья.
— Вы говорили об этом с мужем? — спросил Кевин.
— Нет. Это ничего бы не дало. Они липнут к нему как мухи на мед.
— Что же вы сделали? Как решили поступить?
— Как я всегда поступаю с мухами.
— Как именно?
— Я их бью.
— Итак, вы отправились на дачу, намереваясь прихлопнуть муху, которая там завелась.
— Вот именно.
— Ну и что же вы там увидели?
— Я поехала поздно вечером в надежде застать там и Барни.
— Барни — это ваш муж?
— Тот еще муж! То есть да, — торопливо добавила она, заметив неодобрительный взгляд судьи.
— Продолжайте.
— Дверь была незаперта, и я прошла прямо в гостиную. Из спальни раздался женский голос: «Барни, это ты? Я по тебе так соскучилась». Я вошла в спальню и увидела ее — она валялась на кровати в нижнем белье, ну прямо как в старом фильме. Видок у нее был не очень, я даже удивилась — у Барни отменный вкус. Она ела шоколадные конфеты из огромной коробки, которая лежала рядом, прямо на кровати. В общем, сцена из старого фильма тридцатых годов.
— Миссис Чэдвик, будьте так любезны, говорите по сути дела.
— Да, извините. Ну мы, как водится, поговорили…
— Как водится?
— Ну да, на тему: а что ты тут делаешь? Ну и еще, как водится у обманутой жены и потаскушки. И я уж не знаю чем, но она меня достала. Я не знаю, в чем тут дело. Я обычно веду себя в подобных ситуациях абсолютно спокойно. То есть, мы ругаемся напропалую, но без особых нервов. Но в этой потаскушке есть что-то такое, от чего меня с души воротит. Что-то такое…
— Миссис Чэдвик! Выбирайте выражения!
— Хорошо. Извините. Но ведь вы сами просили рассказывать своими словами. Наступил момент, когда я была больше не в силах выносить эту шлюшку — то есть я уже завелась, и она меня раздражала донельзя. Я стащила ее с кровати и влепила ей по физиономии. Ее это так удивило, что я чуть не расхохоталась. Она мне так и сказала: «Вы меня ударили!», а я говорю: «Привыкай, малышка, теперь я тебя частенько буду бить!», и влепила ей еще разок. Ну а потом мы подрались. Должна признаться, перевес был на моей стороне. Во-первых, я крупнее, а во-вторых, я была вне себя. Я сорвала с нее эти дурацкие тряпки, и мы дрались, пока она не поскользнулась на домашней туфле, которая валялась у кровати, и не растянулась на полу. Я подождала, пока она поднимется, но она все лежала, и я решила, что ей стало плохо. Я пошла в ванную, намочила полотенце и приложила ей к лицу. А потом пошла на кухню приготовить кофе. Я уже остыла и подумала, что она, когда тоже остынет, с удовольствием выпьет кофе. Я сварила кофе и оставила его на плите. А когда вернулась в спальню, поняла, что обморок она разыграла. Эта… эта девица смылась. У нее было достаточно времени, и я решила, что она наспех оделась и убежала.
— Вы тоже ушли?
— Я побыла там еще часок — думала, вдруг придет Барни, мой муж. Вещи девицы были разбросаны где попало, я покидала их в ее чемодан и убрала его в стенной шкаф под лестницей на чердак. Потом открыла все окна. Похоже, она просто поливалась духами. Барни так и не появился, и я поехала домой. Я с ним чуть-чуть разминулась — в ту ночь он все-таки приехал на дачу. А через пару дней я ему обо всем рассказала.
— И что он сказал?
— Он сказал, жаль, что мать не отлупила ее лет десять тому назад.
— Он не беспокоился за нее?
— Нет. Я сначала немного волновалась, пока не узнала, что она живет неподалеку в Эйлсбери. Ее туда кто угодно мог подбросить.
— Итак, он решил, что она отправилась домой?
— Да. Я сказала, может, стоит проверить? — в конце концов, она еще ребенок.
— И что он на это ответил?
— Он сказал: «Фрэнки, этот «ребенок» даст сто очков вперед хамелеону».
— И больше к этому вопросу вы не возвращались?
— Нет.
— Но, когда вы читали в газетах о деле во Франчесе, вы же должны были об этом вспомнить?
— Нет, я об этом даже и не подумала.
— Почему?
— Во-первых, я не знала, как ее зовут. Барни называл ее Лиз. И потом, мне и в голову не могло прийти, что пятнадцатилетняя школьница, которую похитили и избивали где-то в Милфорде, — та самая штучка, которую подцепил Барни. То есть, та девица, которая ела шоколадные конфеты у меня в кровати.
— Если бы вы поняли, что это она, вы бы обратились с показаниями в полицию?
— Разумеется.
— Вас бы не остановило то обстоятельство, что это вы ее избили?
— Нет. Я бы ее еще раз избила, будь у меня такая возможность.
— Я позволю себе от имени господина обвинителя задать вам вопрос: вы не собираетесь разводиться с мужем?
— Нет, конечно, нет.
— А эти показания — ваши и вашего мужа — это не результат тайного сговора?
— Нет. Зачем мне сговор? А разводиться с Барни я не собираюсь. Мне хорошо с ним, он отлично зарабатывает. Что еще нужно от мужа?
— Откуда мне знать, — вполголоса сказал Кевин и уже нормальным голосом попросил ее официально подтвердить, что девушка, о которой она говорила, это и есть та, Бетти Кейн, которая давала показания и находится сейчас в зале суда. Потом он поблагодарил ее и сел.
У Майлза Эллисона вопросов к миссис Чэдвик не было. Кевин уже хотел вызывать следующего свидетеля, но его опередил старшина присяжных.
Он сказал, что присяжные доводят до сведения судьи, что им уже все ясно.
— Кого вы хотели вызвать, мистер Макдермот? — спросил судья.
— Хозяина отеля в Копенгагене, ваша честь. Они останавливались в его отеле в интересующий нас период.
Судья вопросительно посмотрел на старшину присяжных.
Старшина посовещался с присяжными.
— Нет, ваша честь, мы считаем, что выслушивать этого свидетеля нет необходимости, но решение остается за вами.
— Если вы считаете, что выслушали достаточно показаний и вопрос о виновности обвиняемых для вас ясен, — я полагаю, дальнейшие показания не смогут существенно повлиять на ход дела — да будет так. Вы хотите выслушать адвоката защиты?
— Нет, ваша честь, спасибо. Мы уже приняли решение.
— В таком случае, мне нет необходимости выступать с заключительной речью? Вы хотите удалиться для совещания?
— Нет, ваша честь. Мы единогласны в своем решении.