— Вас спрашивает мистер Гейтс, — сказал подошедший конюх Греггу. Тот извинился и пошел в сбруйную.
Форпостер высунул голову из денника, холодно обозрел Брета, а затем игриво толкнул его горбатым носом.
— На нем всегда Джейн ездила? — спросил Брет.
— Нет, — ответила Беатриса, — его купили Саймону ко дню рождения, когда ему исполнилось четырнадцать лет. Но Саймон за один год так вырос, что Форпостер стал ему мал, а Джейн, которой тогда было четыре года, требовала, чтобы ей разрешили ездить на «настоящей» лошади, а не на пони. Вот ей и отдали Форпостера. Если он когда-то и умел себя прилично вести, то давно забыл, как это делается. Но с Джейн у них полное взаимопонимание.
Вернулся Грегг и сказал, что мистер Гейтс пришел поговорить не с ним, а с мисс Эшби. Насчет ограды.
— Сейчас приду, — ответила Беатриса. Когда Грегг отошел, она добавила: — На самом деле он хочет посмотреть на Брета, но придется ему, как и всем остальным, подождать до завтра. Такой уж этот Гейтс — всегда норовит обскакать других. Ловкач. Если вы поедете верхом, возвращайтесь к чаю. Я хочу до темноты обойти с Бретом пэдоки.
— Ты помнишь Гейтса? — спросил Саймон, открывая дверцу в следующий денник.
— Нет, не помню.
— Он арендует ферму Уигселл.
— А куда же делся Видлер?
— Он умер. А Гейтс женат на его дочери. У него была маленькая ферма недалеко от Бьюреса.
Что ж, на этот раз Саймону не удалось его подловить. Брет глянул на Саймона: как он воспринял свою неудачу? Но тот, казалось, был полностью поглощен лошадью, которую выводил из стойла.
— В трех крайних денниках помещаются наши новые лошади, которых мы собираемся выставлять. Этот — наше самое удачное приобретение. Ему четыре года. Его зовут Тимбер.
Тимбер был вороной масти без единого рыжего волоска. На лбу у него белела крошечная звездочка и на всех четырех ногах были белые полоски на бабках. Такого красивого коня Брет никогда вблизи не видел. Тимбер вышел из денника со снисходительным видом: казалось, он сам сознавал свою неотразимость и как должное принимал их восхищение. «Какой-то у него притворно-кроткий вид, — подумал Брет. — Может быть, это оттого, что он близко сдвигает передние ноги? Эта застенчивая поза не вяжется с его уверенным взглядом».
— Хорош, а? — спросил Саймон.
Брет не мог не восхищаться статью жеребца, но его смущало это показное смирение.
— Голова у него просто классическая, — сказал Саймон. — И посмотри, как он сложен. — Он провел лошадь по кругу. — И если бы ты знал, какой у него плавный ход!
Брет молча смотрел на вороного коня, по-прежнему обуреваемый смешанными чувствами.
— Ну, как он тебе? — спросил Саймон, не дождавшись от Брета ни одного замечания.
— Он о себе много мнит, — сказал Брет.
Саймон засмеялся.
— Это верно. Но у него для этого есть основания.
— Да, красавец, ничего не скажешь.
— Не только красавец. Ездить на нем — сплошное наслаждение. И прыгает как бог.
Брет подошел к коню и погладил его по шее. Тот принял ласку с удовлетворенным, но немного скучающим видом.
— Ведет себя, как знаменитый тенор.
— Тенор? А, ты имеешь в виду его самодовольство. — Он посмотрел на коня как бы свежим глазом. — Да, он о себе очень высокого мнения. Я как-то об этом не думал. Хочешь прокатиться?
— С удовольствием.
— Ему надо размяться. Его сегодня еще не проезжали.
Саймон подозвал конюха.
— Артур, оседлай Тимбера.
— Сейчас, сэр. Мундштук?
— Нет, один трензель.
Конюх ушел.
— У него шелковый рот, — сказал Саймон.
«Не хочет, чтобы шелковый рот рвал удилами грубый ковбой, — подумал Брет. — Или тут что-то другое?»
Пока седлали Тимбера, они осмотрели двух оставшихся лошадей. Одна была гнедая кобыла с красивой головой и хорошей формы крупом, но чересчур длинной спиной («Два хороших конца компенсируют неважную середину», — заметил Саймон). Звали ее Скапа. Последним был жеребец Шеврон ярко рыжей масти и прекрасных статей, но с беспокойным взглядом.
— А ты на ком поедешь? — спросил Брет, увидев, что Саймон заводит Шеврона обратно в денник.
Саймон задвинул засов и обернулся.
— Я думал, тебе хочется прокатиться одному, — сказал он. Брет не нашелся, что ответить — такой удачи он просто не ожидал. Саймон тем временем продолжал:
— Только не давай ему очень перегреваться, а то он опять вспотеет после того, как его вытрут насухо.
— Да нет, мы потрусим потихоньку, — сказал Брет, перекидывая ногу через седло. Наконец-то он попробует, что такое английская верховая лошадь.
Артур протянул ему два хлыста на выбор. Брет взял один из них и повернул лошадь в сторону от ворот, через которые они вошли.
— Ты куда? — с удивлением спросил Саймон.
— Проедусь по долине, — ответил Брет, притворяясь, что понял вопрос в общем смысле.
Если на другом конце двора больше нет выхода на кратчайшую дорогу к пустоши, Саймону придется ему об этом сказать. А если есть, пусть опять призадумается.
— Ты взял слишком короткий хлыст, им не закроешь за собой ворота, — небрежно сказал Саймон. — Или ты собираешься прыгать через все изгороди, что встретятся на твоем пути?
— Ничего, как-нибудь закрою, — безмятежно ответил Брет.
Он тронул поводья, и Тимбер двинулся шагом
— Будь с ним повнимательней — он с фокусами, — как бы между прочим заметил ему вслед Саймон.
— Ладно, — отозвался Брет и поехал к задним воротам, у которых его ждал Артур.
— Вы с ним поосторожнее, сэр. Это тот еще артист, — улыбаясь, сказал Артур с ноткой восхищения в голосе.
Брет повернул направо и поехал по узкой дорожке между выгонами. Что Артур имел в виду под словом «артист»? Жук? Прохиндей?
Да, похоже, что от Тимбера надо ждать подвоха.
«Артист» тем временем спокойно трусил по дорожке, нетерпеливо прядая ушами в предвкушении предстоящей пробежки. Увидев ворота в конце дорожки, Тимбер стал пританцовывать от нетерпения. «Тихо!» — сказали руки Брета, и Тимбер успокоился. Ворота были открыты, но поскольку на них белела надпись: «Пожалуйста, закрывайте ворота!», Брет заставил Тимбера попятиться, чтобы их закрыть. Тимбер, судя по всему, был так же хорошо знаком с воротами и их назначением, как ковбойская лошадь с лассо, но Брету никогда прежде не приходилось ездить на столь хорошо отлаженном механизме. Тимбер слушался малейшего движения руки или каблука, не подвергая команды седока ни малейшему сомнению и выполняя их с легкостью и уверенностью. Удивленный и восхищенный этой отзывчивостью лошади, Брет решил получше проверить, как Тимбер слушается повода. И хотя перед Тимбером уже было открытое пространство, хотя он уже ступил на траву, он безропотно замедлял и убыстрял шаг и даже развернулся в противоположную сторону, когда Брет это ему приказал.
— Ну, ты сокровище, — тихо проговорил Брет.
Тимбер повел в его сторону ушами.
— Чудо да и только, — сказал Брет и послал лошадь в легкий галоп. Тимбер устремился вперед, туда, где вдали темнели заросли можжевельника.
Так вот что чувствует человек, сидя верхом на хорошей английской лошади! Что он слит с ней воедино, что от него не требуется никаких усилий. Какое волшебное ощущение!
Тимбер скакал по упругому травянистому ковру. Как странно, что из-под копыт не поднимаются маленькие пылевые вихри. Англия, Англия, Англия, пели подковы. Мягкий стук копыт по короткой английской траве.
«Ну и пусть, — думал Брет. — Пусть я преступник, пусть я подлец, но я получил то, что хотел, и оно этого стоит. Да, стоит, черт подери! Если даже я завтра умру, все равно я не пожалею о содеянном».
Они поднялись по пологому склону. Брет увидел окаймленную кустами естественную аллею шириною ярдов в пятьдесят, которая шла по гребню гряды холмов. Про нее Алекс Лодинг забыл ему сказать, и она не была обозначена на картах. Но нельзя же, даже на подробной карте, отметить все кусты можжевельника. Брет в нерешительности натянул повод. Но Тимбер рвался вперед. Он-то знал про эту ровную аллею между двумя рядами кустов.