— Ну ладно, — сказал Брет, — посмотрим, на что ты способен.
И он тронул поводья.
Брету приходилось ездить на резвых скакунах. Он даже выигрывал на скачках. Ему приходилось скакать со скоростью реактивного самолета. Так что просто быстрый бег его не удивил бы. Но он был удивлен его плавностью. Брету казалось, что он сидит на лошадке, подвешенной к карусели.
Мягкий воздух обтекал его лицо, щекотал в ушах и убегал назад, унося с собой запах вереска и кожи. «Ну и пусть, ну и пусть, ну и пусть!» — пели подковы. «Ну и пусть, ну и пусть!» — отзывалась кровь в жилах Брета.
Если даже он завтра умрет, он ни о чем не пожалеет.
Когда показался конец аллеи, Тимбер замедлил ход, но Брет не любил, чтобы лошади сами принимали решение. Он пришпорил коня в конце аллеи, повернул налево и поехал назад по другую сторону кустов можжевельника, переведя Тимбера сначала на рысь, потом на шаг. Вороной по-прежнему был послушен каждому движению повода.
— Слушай, приятель, — сказал Брет, похлопывая его по холке, — в Англии все такие, или ты особенный?
Тимбер с достоинством наклонил голову, принимая похвалу как должное.
Но вскоре Брет позабыл про лошадь, засмотревшись на открывшуюся перед ним панораму. Не считая того, что она лежала перед ним как бы вверх ногами, а не так, как карта, где сверху находится север, а снизу — юг; ему предстала деревня Клер и ее окрестности в том виде, в каком он впервые увидел их на карте.
Немного налево в окружении аккуратных квадратиков выгонов краснели крыши служебных построек Лачета. Еще дальше налево виднелась стоявшая на возвышении церковь, а еще дальше из бледной зелени деревьев проглядывали крыши Клера. За деревней на южном склоне долины, защищенный им от штормовых ветров с Ла-Манша, стоял длинный белый дом — поместье Клер-парк.
Напротив возвышался холм, похожий на тот, на котором сейчас был Брет, но пониже. Этот холм назывался Десять буков. На его пологом склоне было пастбище, рассеченное шрамом заброшенной каменоломни, а на самой верхушке стояла группа буков, которая и дала холму его название. От десяти буков осталось только семь, но все равно эта купа могучих деревьев красиво венчала южный склон долины.
Брет знал, что с другой стороны холм Десять буков полого спускался к обрыву над морем. К тому самому обрыву, где закончилась жизнь Патрика. Позади Клер-парка располагались фермы, которые через две-три мили переходили в пригороды Вестовера. В ложбинке, разделявшей Клер-парк от холма Десять буков, шла тропинка к берегу моря. Та самая тропинка, по которой восемь лет назад в последний раз прошел Патрик Эшби.
И тут Брет вдруг впервые осознал всю реальность трагедии, которую он использовал для своей выгоды. Осознал острее, чем в комнате, где раньше жил Патрик. В доме, кроме Патрика, ему приходилось думать о многих вещах, имеющих непосредственное отношение к происходящим событиям. Ему приходилось разговаривать, и надо было постоянно держаться начеку. Здесь же, на вершине холма, он прямо-таки увидел Патрика воочию, увидел, как по извилистой тропинке идет мальчик — настолько несчастный, что весь этот веселый зеленый мир утратил для него всякую ценность. У этого мальчика были такие лошади, как Тимбер, у него были брат, сестры, тетка, были друзья и дом, но все это оказалось ему ни к чему.
Впервые в жизни Брет отрешился от безразличия к окружающим его людям и почувствовал боль другого человека. Когда Лодинг рассказал ему историю Патрика в лондонском ресторанчике, Брет не испытал ничего, кроме презрения к парню, у которого было так много и которому, видишь ли ты, не хватало родителей. «Слабак», — подумал он. Но потом Лодинг принес в Кью-гарденз фотографии Патрика, и тогда у Брета возникло это странное чувство духовного родства, отождествления себя с Патриком.
— Вот это Пат Эшби, — сказал Лодинг, протянув Брету фотографию, сделанную дешевым аппаратом. — Ему было тогда лет одиннадцать.
Он привольно раскинулся на скамейке, протянув ноги на низкую загороку газона. Брет взял фотографию с любопытством, но не ожидая увидеть что-нибудь замечательное.
Однако с этого мгновения Патрик Эшби больше не был в его представлении анонимным «слабаком». Он стал для Брета живым человеком, и притом человеком, ему симпатичным. Ему казалось, что они с Патриком поняли бы друг друга. И если поначалу Брет был настроен скорее против Патрика, теперь он был целиком на его стороне.
Но только сейчас, глядя на окрестности Лачета с вершины холма, Брет впервые ощутил скорбь по поводу столь ранней и бессмысленной смерти.
Издалека едва слышно донесся звук железа, бьющего по железу, и Брет перевел взгляд с буков на вершине холма к домику, стоящему у его подножья. «Кузня», — подумал он. На карте она была обозначена маленьким черным квадратиком; теперь этот квадратик принял обличье небольшого домика с черной трубой, из которого доносились удары молота о наковальню.
Все это было очень похоже на картинку в учебнике, по которому он учил французский язык в школе. Не хватало только кюре, который выходил бы из церкви, и почтальона, едущего по дороге от кузницы к деревне.
Брет соскользнул с седла на землю, по привычке ослабил подпругу — словно он оседлал эту лошадь несколько часов тому назад — и сел под куст можжевельника полюбоваться на эту картинку из учебника для школьников, приступающих к изучению английского языка.
ГЛАВА 15
В небе медленно проплывали огромные белые облака, то закрывая, то открывая солнце, легкий ветерок пробивался через кусты можжевельника и тихонько шелестел травой. Тимбер позвякивал удилами, пренебрежительно скусывая верхушки травинок. Брет совсем перестал думать и сидел в блаженной истоме.
Вдруг Тимбер мотнул головой, и почти в то же мгновение женский голос пропел что-то вроде заклинания за спиной Брета:
Голос был кокетливый и немного вульгарный. Разумеется, Брет немедленно сделал все наоборот. Он оглянулся и увидел перед собой полноватую девицу лет шестнадцати с каштановыми волосами и голубыми глазами навыкате. Глаза эти странным образом выражали одновременно и скуку, и жадный интерес. А когда девица встретилась взглядом с Бретом, ее глаза вообще чуть не выскочили из орбит.
— Ой! — взвизгнула она. — Вы не Саймон!
— Нет, — подтвердил Брет, приподнимаясь.
Но он не успел встать на ноги — девица плюхнулась на траву рядом с ним.
— Ну, вы меня ошарашили! А я знаю, кто вы такой. Потерявшийся брат. Да? Ну, конечно — вы так похожи на Саймона — и не отпирайтесь!
Брет не отпирался.
— Вы даже одеты похоже.
Брет объяснил, что на нем костюм Саймона.
— Значит, вы знакомы с Саймоном? — спросил он девицу.
— Конечно, я знакома с Саймоном. Меня зовут Шейла Парслоу. Я из школы в Клер-парке.
— А!
«Школа для бездельников», — сказала Элеонора. Школа, в которой учеников ничему не учат, даже таблице умножения.
— Я все пытаюсь соблазнить Саймона, а он не поддается.
Брет не знал, что можно сказать в ответ на такое заявление, но его собеседница, по-видимому, и не нуждалась в его комментариях.
— Ну надо же как-то развлекаться! Вы не представляете, какая в Клер-парке скучища. Мухи дохнут! Там разрешают делать все — ну абсолютно все, что тебе вздумается. Я раз разделась догола и так вошла в кабинет Седрика. Седрик — это наш директор. Так вот, вхожу я к нему в кабинет в чем мать родила, а он только и сказал: «Шейла, милочка, тебе не мешало бы сесть на диету». Поглядел разок, сказал, что мне не мешало бы сесть на диету и опять стал перелистывать справочник «Кто есть кто». Он вечно читает этот справочник. В Клер-парк трудно попасть, если твой отец не занесен в «Кто есть кто». Или мать. Моего отца в «Кто есть кто» нет, но зато у него есть миллионы, а это ничуть не хуже. Миллионы сильно облегчают жизнь, правда?
Брет согласился, что, наверное, это так.