Процедура продажи души оказалась совсем не такой, как Брет ее себе представлял. Он наивно предполагал, что перед ним положат бумаги, он их подпишет, и на этом все кончится. Всего и дела-то минут на двадцать. Но церемония заняла несколько часов. Они с мистером Сэнделом уселись рядом за большим столом в библиотеке, и на рассмотрение Брета была представлена полная история экономической жизни Лачета. «Коссет, Тринг и Ноубл» отчитывались перед своим юным клиентом в том, как они управляли его состоянием прошедшие восемь лет.
У Брета голова шла кругом, но все же он с интересом следил за объяснениями мистера Сэндела и не мог не отдать ему должное: старик очень четко излагал все юридические и математические тонкости дела.
— Состояние вашей матушки уже, естественно, не так велико, как оно было в те старые добрые времена, когда оно ей досталось. Но состояние вполне обеспечит вам безбедную жизнь в Лачете. Как вы, конечно, заметили, положение дел в имении порой приближалось к критическому, но мисс Эшби категорически отказывалась занимать деньги под ваше будущее наследство. Она считала, что оно должно остаться в целости до вашего совершеннолетия.
Мистер Сэндел выкладывал перед Бретом различные финансовые документы, и тот впервые осознал, какие героические усилия приходилось делать Беатрисе, чтобы сводить концы с концами и поддерживать видимость благополучия, которую являл постороннему глазу Лачет.
— А что случилось вот в этот год? — спросил он, показывая пальцем на особенно низкую цифру общего дохода.
Мистер Сэндел полистал бумаги.
— А, помню! Это был неудачный год. Очень неудачный. Одна кобыла погибла, у двух других не было приплода, очень хороший жеребчик сломал ногу, Ужасный был год. Вообще, конный завод — дело очень ненадежное. Вот, например, в этом году, — костлявый палец мистера Сэндела ткнул в еще одну низкую цифру, — дела в Лачете шли замечательно, но никто не хотел покупать лошадей, и за однолеток на ярмарке не дали даже гарантированной цены. Тут уж как повезет. В тот раз не повезло. Но зато были и удачные годы, когда удавалось покрыть потери прежних лет.
На этом мистер Сэндел покончил с конным заводом и перешел к фермам: условия их аренды, повышение плодородия почв, характеристика арендаторов, основные культуры. Наконец, он дошел до финансового положения отдельных членов семьи.
— Ваш отец получал очень большое жалованье как инженер-консультант и предполагал получать его до конца своих дней. Поэтому он много тратил на имение и на лошадей, которыми увлекался как любитель. Покупал дорогих чистокровных кобылиц и тому подобное. А когда он погиб, оказалось, что ценных бумаг у него не так много, и все эти деньги ушли на оплату налога на наследство.
Мистер Сэндел показал Брету еще один документ, где было показано, как удалось заплатить этот налог, не закладывая имение.
— У мисс Эшби есть собственные средства, и себе она никакого жалованья из доходов Лачета не положила. Не считая, конечно, денег на домашние расходы. Двое старших детей получали содержание на свои личные нужды, которое с годами постепенно увеличивалось. Не считая нескольких личных лошадей, например пони, на которых ездят дети, конный завод является фамильной собственностью. Посылая Саймона или Элеонору покупать лошадей для последующей перепродажи, мисс Эшби давала им на это деньги, а доходы от продажи тренированных лошадей шли на поддержание Лачета. Правда, Саймон за последнее время купил не то одну, не то две лошади на деньги, выигранные на скачках, а Элеонора покупала лошадей на свои заработки инструктора верховой езды. Мисс Эшби вам, без сомнения, скажет, которые лошади принадлежат лично им. В наших документах они не значатся. Шотландских пони начала разводить мисс Эшби, и они — ее собственность. Вам все ясно?
— Да, — сказал Брет.
— Теперь обратимся к будущему. Банк советует вам оставить капитал вашей матери нетронутым — в виде акций. У вас есть против этого возражения?
«Мне не надо сразу большого куска, — говорил Брету Лодинг. — Я все равно пущу его на ветер. Это во-первых. А во-вторых, в банке все придут в страшное волнение. Нам вовсе ни к чему пугать банкиров. Я хочу получать небольшое недельное содержание до конца своей жизни, чтобы мне можно было плевать на наш профсоюз и на зануд-режиссеров с их придирками. А также на квартирных хозяек. Богатство, мой мальчик, состоит не в том, чтобы иметь много имущества, а в том, чтобы иметь возможность не делать того, чего делать не хочется. Не забывай этого. Богатство привлекательно тем, что можно на всех плевать с высокого дерева».
— И какой я буду получать доход с этих акций? — спросил Брет. Мистер Сэндел назвал цифру предполагаемого дохода.
Ну что ж, вполне достаточно. От этой суммы можно будет отстегнуть Лодингу его долю и еще останется достаточно на содержание Лачета.
— Не забудьте, что детям полагается содержание. А Джейн и Сандра к тому же скоро уедут в школу, и надо будет в течение нескольких лет платить за их обучение.
Брет удивился, узнав, какие незначительные суммы получают на свои расходы Саймон и Элеонора.
«Ну и ну, — подумал он, — на своем ранчо я получал больше за три месяца, чем им полагается на год». У него даже возникло немного снисходительное чувство к Саймону, который был так ограничен в деньгах, гораздо более ограничен, чем он сам.
— Не много же им положено, — сказал он мистеру Сэнделу. Старый адвокат посмотрел на него с удивлением и сухо сказал:
— Их содержание определяется общей суммой дохода.
— Я считаю, что теперь нужно будет его увеличить.
— Я с вами вполне согласен. Но вы не обязаны содержать двух взрослых людей. Это будет разбазариванием фамильного капитала. Они вполне способны зарабатывать себе на жизнь.
— Что же вы предлагаете?
— Я предлагаю немного увеличить содержание Элеоноры и выплачивать его до тех пор, пока она не выйдет замуж или не уедет из Лачета.
— Разве она собирается замуж?
— Мой мальчик, все девушки собираются замуж, особенно, если они так хороши собой, как ваша сестра. Но, насколько мне известно, конкретной кандидатуры у нее пока нет.
— Ясно. А как насчет Саймона?
— С Саймоном сложнее. До недавних пор он считал себя владельцем Лачета. Наверно, он скоро отсюда уедет, но пока он работает на конном заводе, можно сохранить его содержание — немного, как вы предлагаете, его увеличив.
— Нет, так не пойдет, — сказал Брет, которого удивило предположение мистера Сэндела, что Саймон обязательно уедет из Лачета. Саймон ни разу не выражал такого желания. — Я считаю, что он имеет право на долю капитала.
— Вы хотите сказать — моральное право?
— Да, моральное.
— Может быть, и так, но я с этим согласиться не могу. Нельзя раздавать капитал. Одно дело — назначить содержание; оно выплачивается из доходов. Но отдать часть основного капитала — это значит, разрушить финансовую структуру имения.
— В таком случае я предлагаю — если Саймон захочет уехать и завести собственное дело — дать ему заем из суммы основного капитала под номинальный процент. Я бы предпочел вообще не брать с него процентов, но вы ведь, наверно, скажете: только через мой труп!
Старик улыбнулся.
— Против этого у меня возражений нет. Я считаю, что все трудности у вас позади, и Лачет прочно стоит на своих ногах. Полагаю, что заем Саймону не вызовет особых затруднений. Зато мы не будем выплачивать ему содержание. Так какую же сумму мы им назначим?
Этот вопрос они решили очень быстро.
— Теперь о пенсионерах, — сказал мистер Сэндел.
— Пенсионерах?
— Речь идет о престарелых служащих, которые больше не могут работать и получают пенсии от Лачета.
Брет опять несказанно удивился. Глядя на длинный список пенсионеров, он подумал: неужели во всех английских поместьях тратят так много денег на стариков? Мистер Сэндел как будто считал это само собой разумеющимся: такая же простая порядочность, как платить подоходный налог. Он был против чрезмерной помощи молодым и здоровым членам семьи: пусть сами зарабатывают себе на жизнь. Но он считал естественным, что имение должно содержать стариков-служащих. Например, няню, которой исполнилось девяносто два года и которая живет в Шотландии; или старого конюха восьмидесяти девяти лет, живущего в Клере; или другого старого конюха, который живет в Гессгейте. Кроме того, в списке была повариха, которая работала в Лачете, пока ей не исполнилось шестьдесят восемь лет, а потом переехала к дочери в Хоршем. Дочери самой уже шестьдесят девять лет. И так далее.