— Да не страдаю я, упрямая женщина, у меня ты есть.
— Я? А кто я?
— Кто ты?
— Да? — Вика от мартини осмелела и сейчас как будто выпрямилась, стала выше ростом.
— Ты — моя женщина.
— Ого, это у вас у байкеров так называется? А по-моему, по-русски, так это — сожительница. Существо, с которым ты спишь и живёшь вместе. Не лучше той Евы, которую ты выпроводил за дверь.
— Ты всё сказала? — спросил он наигранно вежливо.
— Да. Я назвала вещи своими именами.
— А теперь я тебе проясню, что я думаю об этом. Ты — та женщина, к которой мне хочется идти после работы и разных проблем. Ты моя, потому что я только могу касаться тебя. Мне нравится в тебе то, как ты выглядишь, что бы ты ни надела и как бы ни выглядела. И я надеюсь на будущее с тобой.
Он замолчал, блестя на неё потемневшими от злости глазами, губы были чуть сжаты, что говорило о сильнейшем негодовании.
Вика пьяно усмехнулась и сказала: — Будущее? Да какое будущее со мной? Я — виной всему, из-за чего сейчас гибнут мальчишки вашего мотоклуба. С меня всё началось, понимаешь? — лицо её скривилось, сжалось, и женщина прикрыла глаза ладонью, пытаясь скрыть побежавшие по щекам слёзы. — И я не могу быть больше с тобой. Я уеду, Миша. Может быть, мне будет тяжелее в двести раз, но я должна уехать, и тогда вас оставят в покое. Мой муж там всё начал, пусть теперь он и закончит.
То, что она быстро говорила, почти не было понятно, но Мистик с ужасом слушал и по обрывочным фразам понял, что она вполне серьёзно.
— Моя глупенькая, — выдохнул он. — Пойдём, выйдем, проветримся.
Он почти силой поднял Вику со стула и повёл к выходу из клуба, набрасывая на плечи ей свою спортивную тёплую куртку. Они отошли к голым деревьям, окутанным сиреневыми гирляндами. Отсюда была слышна музыка из зала и разговоры у ворот «Байк-центра» охранников и тех, кто хотел проехать поужинать и отдохнуть в «Присте».
Сырой мартовский воздух оплёл Мистика и Вику паутиной, весной уже дышалось, но совсем не пахло. Женщина вспомнила, что вот такие зимы на юге. Как будто постоянно март — днём солнце, ночью сырость, тоска и слякоть.
Она продолжала плакать, окончательно испортив свой макияж, но не могла остановиться. Искренне веря в свою виновность, ей пришло в голову, что неподалёку отсюда погибли молоденькие парнишки 23 лет только потому, что Миша её однажды случайно сбил и стал часто заезжать, чтобы помочь.
— Ну, причём здесь ты, где логика? Криминальный подонок хочет доказать самому себе, что он крутой и может сделать «Железных волков», которых вся страна знает. Ты тут причём? Зачем уезжать и обрекать детей на голодную жизнь, когда нам с тобой так хорошо вместе. Чего тебе не хватает? Я и так весь твой. А эта война — не твоя, пойми. Ничего не изменится оттого, что ты уедешь. Меня всё равно прирежут, — вдруг сказал он с тёмным спокойствием.
Вика вскрикнула, зажала ладонью рот и с ужасом взглянула на него.
— Зачем ты это сказал? Что тебя заставило это сказать? — выдохнула она с надрывом.
Он покачал головой: — Никакой мистики, это всё логично. Если следовать твоим рассуждениям, то тогда и я виноват в том, что убили двух ребят, и мне что делать — в петлю полезть? Ведь мы оба с тобой виноваты, да? А если нас не будет, то всё кончится само собой, так? Да ничего не кончится! Пока эта дрянь на земле, будут страдать люди.
Она успокоилась, сглатывая слёзы и глядя в одну точку. Настало наконец то самое спокойствие, которого Мистик ждал — слёзы вымыли всю грязь у неё из души, которую вогнали туда заточкой. Они постояли на улице ещё немного, пока не замёрзли окончательно, и, обнявшись, вернулись за свой столик.
Вика была бледна, и казалась какой-то юной и беззащитной.
— Я не дам тебя в обиду. А меня не даст в обиду мой мотоклуб, не волнуйся.
Подбежала Лена и только хотела спросить, не нести ли шашлык, как Мистик уже кивнул и отослал её назад.
Они сели, и обстановка в зале показалась Вике какой-то слишком шумной. Рядом за длинным столом сидела компания, которая до этого момента вела себя скромно, но её ряды пополнились, и теперь молодые парни и девушки, перекрикивая друг друга, рассказывали истории о том, как они отдыхали недавно в клубе «Лумумба».
Женщина рассеянно посмотрела в лицо Миши, оно было почти спокойным, и тут вдруг спонтанно ей пришла в голову мысль, что надо ему сказать.
— Миша, я не говорила тебе, но недавно — неделю назад, — она набрала в грудь больше воздуха и разом выдохнув, произнесла, — приходил мой бывший муж и предупредил, что если я не уеду, то меня убьют, — почти без эмоций закончила она и судорожно стиснула салфетку.
Мистик, не отрываясь, смотрел на её пальцы. Вика прикрыла веки, ругая себя, что сказала ему, хотя обещала не делать этого.
Большой зал «Приста», погружённый в красноватый полумрак с горящими поленьями в широком каменном камине, показался ей таким холодным, как будто между лопаток кто-то положил ледяную ладонь, а сил скинуть её у Вики не было. Они сидела, не двигаясь, и не отрывая взгляд от потемневшего, невероятно красивого лица любимого. В его серых глубоких глазах появилось какое-то чувство, похожее на брезгливость, и от этого было невыносимо гадко.
— И ты молчала? — угрожающе спросил он.
— Я думала, что уехать…
— Так уезжай, — бросил Мистик. — Я куплю билеты, ты тут не останешься.
Вика, как в кошмаре, не веря, следила за его губами, которые говорили страшные для неё слова. В одну секунду всё, что окружало, изменилось. И Миша из такого любящего и понимающего превратился в холодный камень.
— Но я никуда не поеду, — сказал вдруг кто-то, Вика вздрогнула, понимая, что уверенный, сильный голос, произнёсший это, её собственный.
Плечи мужчины окаменели, он окинул её хмурым взглядом и процедил сквозь зубы, что говорило о крайней степени злобы: — Поедешь.
— Нет, я не поеду, поэтому я и не говорила тебе…
— Ты не говорила, потому что безответственная, легкомысленная…, - он остановился на полуслове, как будто собирался сказать что-то обидное, — не думающая о детях, которые могут остаться сиротами и будут воспитываться в детском доме! — голос Мистика становился глуше и тише, но ярость его росла.
Вика сидела с чувством, будто из неё вынули все силы, и забыли вставить заводной ключик.
Рассеянно покрутив бокал с недопитым мартини, она достала из пачки, лежащей на столе, сигарету, и, поднеся её ко рту, заметила, что руки дрожали.
Разговор после этого никак не клеился. Мистик молчал, нахмурившись, её заявлением вечер был испорчен. Конечно, с самого начала можно было понять, что затея куда-нибудь выехать, развлечься, провалится. Вика была очень напугана и напряжена, а он сейчас в очередной раз разочаровался в ней. Выслушать угрозы от собственного мужа и ничего не сказать ему, Мистику, когда идёт самая настоящая война — это о многом говорило, и прежде всего о её несерьёзности.
Мистик методично и быстро напивался, хотя это было на него не похоже, а внутри между тем зрели недобрые, расчётливые мысли. Он оценивал свои отношения с женщиной, сидящей напротив, как серьёзные. Но сейчас, после её слов, стал в этом сомневаться. Была у него очень нехорошая черта — если он разочаровывался и отворачивался от человека или идеи, то вряд ли возвращался к этому снова. Терял интерес, и сердце не чувствовало какую-либо боль. Раньше таким не был, с возрастом стал циничнее, сантименты его уже не трогали.
— Миша, ты не понимаешь меня? — спросила она осторожно, стараясь не терять достоинства и говорить спокойно.
Он усмехнулся: — Знаешь, за что я восхищаюсь своим другом — Чёрным? Он всегда был твёрд в своём решении, я же вечно, как пластилин, меня можно так слепить, как хочешь, но, — он покачал указательным пальцем, — те времена прошли.
— Я не пытаюсь слепить тебя или изменить, — возразила она, — я просто хочу, чтобы ты понял меня. Я не собираюсь бежать неизвестно куда из-за этих подонков и менять свою жизнь. Я не трусиха…
Мистик рассмеялся: — А дети? Ты о них хоть немного подумала? Если тебя придут убивать, думаешь, их пожалеют? Такие сволочи всех убивают до одного — меньше шума. А ты говоришь о том, что не трусиха.