В общем, не понравился Николке город. Он ему злого майского жука, жужжащего в спичечном коробке, напоминал шумом. Хотя каждому своё. На лето к Нылкиным и Агаповым дачники приезжают, чтобы дети на свежем воздухе побыли. Так Генка с Лизкой вечно задаются, что они городские. И кино посмотреть в кинотеатре самое новое можно, и конфеты в магазинах шоколадные продаются. А в деревенском сельпо, только слипшиеся карамельки без фантиков, да «Тимур и его команда» и «Чапаев» в клубе по субботам.
Николка и его закадычный дружок Виталька порой на крик срывались, доказывая городским зазнайкам, что в деревне лучше. Но что с них толку, с неженок, «девчонок»? Лизка хоть на самом деле девочка. А Генка? Вот ведь «кисейная барышня» в штанах. Чуть что – сразу в слёзы. Ой-ой, пальчик порезал, пчела укусила, занозу посадил, ногу подвернул, с тарзанки свалился. И так целыми днями. Нытик, он и есть нытик. Так между собой Николка с Виталькой считали.
Но всё равно, когда дачники приезжали на каникулы, ребята играли с ними. Иначе, себе дороже выходило. Тётка Серафима Нылкина, моментально к маманьке жаловаться бежит, мол, Николка – злодей Генашу обижает. А мать у Николки на расправу скорая, и рука у неё тяжёлая. Долго разбираться не будет, выдерет «по первое число», и весь сказ. Как в тот раз, когда Николка случайно у отца в старом ватнике мятую пачку «Дымка» нашёл. Он сразу представлять начал, как они с Виталькой костерок запалят, и тут он папироску вытащит и закурит небрежно. Вот Виталя глаза вытаращит! Ну, и решил прорепетировать эту небрежность при прикуривании. Отрепетировал. Мать как раз мимо шла, свинье давать собиралась и ботву несла для пойла. Вытащила его за ухо из туалета, да такую «Кузькину мать» показала отцовским солдатским ремнём! Николка сам хорош, нашёл место, где спрятаться.
Короче, может, и не очень ребятам того хотелось, но играли они с городскими вместе. Игры, как игры: прятки, штандер - стоп, вышибалы. На речке, загорая, в карты: в "дурака" и "пьяницу" перекидывались. Но самая любимая игра – войнушка. Простора для детской фантазии хватало с избытком, места для проведения воображаемых сражений тоже. У ребят было всё: землянка, вырытая в Глиняном лоску и окопы – ямы, оставшиеся от забора глины для постройки печей. Даже «катюша» из колесной пары телеги и ствола, поваленной во время грозы, берёзы. Они представляли, что солдаты, а Лизка медсестра, таскавшая их с поля боя и делавшая перевязки. Только уговор такой: на кладбище не играть.
На довольно крутом пригорке недалеко от деревни располагалось местное кладбище. Домов рядом не было, никому не нравилось такое соседство. Только крохотная сторожка тётки Зинаиды стояла на самом краю. Тётка Зинаида считалась кладбищенской сторожихой. Только кого там караулить, мертвяков что ли? Так куда они убегут?
Мёртвых Николка не боялся, считал мистические рассказы о них выдумками. И на кладбище играть не из-за страха не хотел ходить. Просто нехорошо это. Те, которые там лежат, больше ни солнышка, ни леса не увидят. Теперь что, бегать между могил и радоваться жизни? Нехорошо, и весь сказ.
Виталя, наоборот, до одури боялся мертвяков, леших, домовых, баб ёг, колдуний и прочую несуществующую чушь. Однако это не мешало ему на костре стараться всех напугать непонятно откуда возникавшими в его голове, страшными историями. Когда приятель заводил очередную байку: «В чёрном, чёрном городе, на чёрной, чёрной улице…» Николка всегда предупреждал: «Виталька, провожать не пойду». Друг храбрился, говорил, что не надо, он вообще ничего не боится. Но перед тем как расходиться, начинал озираться по сторонам, вздрагивать от шорохов и треска деревьев. В итоге Николке приходилось плестись с ним на другой конец деревни. И всю дорогу ещё уговаривать, что нет ничего страшного.
Но в тот день произошло событие, из-за которого мальчик перед самым заходом солнца оказался на кладбище. Это рохля Генаша во всём виноват. Что этого недотёпу занесло на погост, где он потерял армейские часы деда, подаренные тому комполка? Генка рыдал так жалобно, расписывал в красках все наказания, которые обрушатся на его непутёвую головушку, что сердце Николки дрогнуло.
«Ладно, пошли…» – согласился он и пристально взглянул на Витальку.
Приятель сразу съёжился и залепетал: «Никол, ты знаешь. Мамка сказала, ну, это, короче, мне домой надо, а то батя прибьёт…Поздно уже, и…»
«Трус!» – весомо припечатал Николка.
Он развернулся и пошел по направлению к кладбищу, ожидая, что друг вот-вот догонит, положит руку на плечо, и они пойдут вместе. Но этого не произошло. Никто его так и не догнал, и Никола горестно подумал: « А есть вообще настоящая дружба?»
Поднявшись на пригорок, он ступил на территорию кладбища. Солнце садилось, и длинные тени лежали на земле. Стояла звенящая тишина. И ни ветерка. Николка шёл между могил, внимательно глядя под ноги. «Ну, где этот раззява мог часы уронить? Разве найдёшь их здесь? Вон, какая трава, местами по пояс вымахала».
Кладбище зарастало травой. Некоторые могилы тех, кто был похоронен сравнительно недавно, родственники ещё посещали, убирая на них два раза в год: перед Пасхой и в Родительское воскресенье. Николка знал об этом, потому что мать с отцом приводили его на могилы бабушки и деда. Поэтому он и не боялся ничуть. Но чем ниже садилось солнце, и сильнее удлинялись тени, тем тревожнее становилось на душе. Сразу начали вспоминаться дурацкие страшилки Витальки: «гроб на колёсиках» и другая белиберда.
«Мать прибьёт, если узнает», – подумал Николка.
Вдруг краем глаза он заметил, что трава слева от него зашевелилась. Резко развернувшись всем корпусом в ту сторону, никого там не увидел. Только трава колыхалась, будто кто-то невидимый шёл сквозь неё.
«Вдруг это волк? – подумал Николка, с опаской глянув на черневший вдали лес. – Недавно папаня рассказывал, что мужики в лесу здоровущего волка видели. Глаза, говорили, такие умные у него. Смотрит пристально, как человек. Отец ещё смеялся, что после Матрёниной самогонки, не то, что волка увидишь, черти рогатые «барыню» плясать будут. Вдруг, правда, волк? Чего делать-то? Бежать или столбом стоять, пока не слопает?»
Николка повернулся, чтобы дать дёру, и подпрыгнул на месте от испуга и неожиданности. Перед ним стояла тётка Зинаида, та самая кладбищенская сторожиха. В деревне, ко всему прочему, шептались, что она ещё и ведьма. Николка, спросивший об этом у матери, услыхал такой ответ: «Может и ведьма. Только ведьмы вряд ли бывают несчастными. Обязательно что-нибудь хорошее себе наколдуют. Не слушай ты ерунды, сынок. Лучше пойди, скотине дай. Это люди от злобы и невежества болтают почём зря».
И сколько потом не пытал её Николка, с чего это тётка Зинаида несчастная, мать только отмахивалась от него.
Тётка Зинаида тем временем строго, с прищуром смотрела на мальчика, словно букашку неведомую увидала перед собой.
«Это чей ты такой будешь? Ну-ка, ну-ка? А, так Вальки Авдеевой! Хорошая мать у тебя, порядочная баба, работящая. Да и отец твой мастер на все руки. Не запойный, не драчун. Что же, семя видно подкачало. Ты что, лихоманец, под ночь по кладбищу шастаешь? Покой мёртвых нарушаешь? Нет в нынешнем поколении никакого уважения. Нет, чтобы родителям помогать, он на погост притопал. А ну, геть отсюда, чтоб духу твоего здесь не было».
От испуга и неожиданности, не в силах слово сказать, Николка только рот разевал. Наконец, он выдавил нечто невразумительное: «Я тут, э…мы тут, вы не видели?»
«Говори яснее – прикрикнула на него тётка Зинаида. – Зачем на кладбище толчёшься? Какую пакость затеваешь? Или дурачок ты? Вроде не похож».
Николка собрался с мыслями.
«Простите, тётка Зинаида, – зачастил он. – Не хотел я ничего плохого. Просто Генаша, дачник Нылкиных, дедовы командирские часы на кладбище потерял. Вот я и пошёл искать. Ну, чтоб для Генки, значит. Ведь дед его выдерет, мама не горюй. Вот я и хотел помочь».