- Гражданка Немоляйкина, вы свободны, - с каким-то садистским удовольствием в сотый, наверное, раз повторил он мою фамилию, вручая документы. До замужества я была Соловьевой, а стала…, и сознательно ведь стала…
- Так как там? – настырно выясняла я, с надеждой заглядывая в глаза представительного мужчины лет так около пятидесяти, успешного бизнесмена и нашего соседа вот уже год как: - Она, получается - жива?
- Жива, - сдержанно успокоил он меня, - но в больнице.
- Это понятно. А что там…? – угрюмо уточняла я, продвигаясь к выходу.
- Раздроблен нос, снесена кожа со лба, сильное сотрясение мозга, - подробно информировал мужчина, открывая передо мной дверь полицейской конторы.
Шагнув на крыльцо, глубоко вдохнула пьянящий воздух свободы. Такой затасканный словесный штамп и какое же пронзительно точное определение! Стояла поздняя весна, светило солнце, и небо яростно синело – совсем не в клетку, высокое и чистое. Господи! Спасибо тебе! Я обязательно раскаюсь, может, даже прощу, но дай мне немного времени. Вот так сразу – никак.
- Ага… - невнятно отреагировала я, вынужденно отвлекаясь от мыслей высоких и правильных. Захотелось оправдаться.
- Целилась я по мужу, но он уклонился, и вышло не совсем удачно, извините уж, – осторожно сожалела я. Мне нужно было понять его отношение к произошедшему, пока что в полной безопасности рядом с ним я себя не чувствовала.
- Я бы так не сказал... а давайте без реверансов? Все-таки мы с вами товарищи по несчастью… в некотором роде. Не чужие уже, как бы, люди, - невесело сострил он.
- А без реверансов тут никак, - возразила я, - поэтому все-таки примите мои извинения и благодарность. Это же вы решили вопрос с освобождением? Не стали писать заявление? И наверняка это чего-то вам стоило, так же? Если это деньги, то я возмещу. Я очень благодарна вам, Владимир Борисович, спасибо огромное, - уселась я на переднее сиденье дорогущей черной машины, втягивая ноздрями запах кофе - ароматизатора салона, очевидно. Все звуки и запахи свободы, краски вокруг воспринимались как-то особенно остро и ярко.
- Не за что, - по-джентельменски прикрыл он за мной дверку. Обошел машину и, сев на водительское сиденье, внимательно посмотрел на меня: - Что еще я могу сделать для вас, может, нужна еще какая-нибудь помощь?
На секунды я даже задумалась о том, что могла бы попросить сейчас у этого уже не чужого мне, как неожиданно оказалось, мужчины. Но тут с новой силой накатило то, что собственно никуда и не девалось. Я понимала, что мне необходимо время на обдумывание, переосмысление, решение и просто - время. И совершенно точно, будут слезы - тут ничего не поделать, потому что человек я эмоциональный. До этого времени считала, что достаточно сдержанный, но факты говорят за себя. А Машуня не дала мне этого времени - на поплакать.
- Так что? Куда вас отвезти? – напомнил он о себе.
Вопросик… я озадаченно замерла, глядя на него, и оказалось что глаза у него серо-зеленые, очень красивые глаза, а вот все остальное подкачало. Сосед, в отличие от Олега, не был хорош собой - грубоватой лепки челюсть, твердые скулы, узкие губы… суровый брюнет с седыми висками и топорными чертами лица. Я никогда так пристально его не разглядывала, неловко было делать это при мимолетных встречах на лестничной площадке или совместной поездке в лифте, где по утрам частенько оказывались мы втроем – Олег, я и сосед. Две квартиры на нашей площадке принадлежали ему и были совмещены еще в процессе строительства. В нашем подъезде единственными соседями Владимира Борисовича и Русланы по этажу были мы, и лифт обслуживал всего две семьи.
Я не присматривалась к этому мужчине, но хорошо запомнила первое впечатление от знакомства - его отстраненность и неприветливость. Олег между нами называл его снобом и носителем псевдо-голубой крови. Таким и я считала его все то время, что мы соседствовали. Олег был намного интереснее – моложе, выше, стройнее… я глубоко вздохнула, пряча взгляд и презирая себя за слабость – глаза затягивало туманом. Я вообще сейчас была не совсем я – странное ощущение нереальности происходящего не проходило. Очень хотелось чтобы меня пожалели – хоть кто-нибудь, и в то же время - немедленно сдохнуть прямо здесь, чтобы больше никогда не всплыли воспоминания. Радужная эйфория от освобождения проходила слишком быстро, как на мой взгляд.
- Не нужно, Лена…
- Алена, - шмыгнула я носом.