- Туманно все… - задумчиво кивнул полноватый, бритый под ноль парень.
- Да.
- И неправильно, - продолжил студент, - госпитальное судно "Армения", затонувшие во время войны вместе с экипажем и персоналом четырех севастопольских и ялтинских госпиталей... с семьями, раненые... всего около десяти тысяч - кто их считал тогда, при погрузке? Искали семьдесят пять лет... обнаружили и не поднимают. Никогда не поднимают такого рода объекты, даже если нашли. Максимум – забивают координаты и опускают в волны венок. Корабль считается неприкосновенным захоронением, братской могилой. Так зачем рыться в человеческих костях, если можно освятить территории, наподобие этого Черного леса, как освящают кладбища, не тревожа воинские останки? Их же не так и много – этих мест.
- Не знаю, - тяжко вздохнул старый подполковник, - но так не делают. Наши кладбища освящают по православному канону, а воевал и погибал народ разных верований, может поэтому? Я не думал об этом так, как ты, Саша. Обязательно поинтересуюсь потом у священника.
- А что дальше было с этой Аней? - спросила одна из девочек, вытирая мокрые щеки.
- Ходят с мужем в церковь, вдвоем молятся за того солдата.
- А как, если они не знают его имени? – уточнил бритый парень.
- Может, это не так и важно? Не знаю... Говорила, что молится за него, за погибшего воина.
Ближе к полуночи все разошлись спать. Я проследила, чтобы костер затушили и тоже ушла в свой угол. Удобно устроилась на постели, открыла ноут и влезла в интернет.
Глава 11
Хрономиражи… эта мистическая, что бы там ни говорил командир, потому что научного объяснения ей не было, хрень условно называлась хрономиражами. Места, где они возникают, называются аномальными биоэнергетическими зонами. При работе в таких зонах рекомендуется максимально избавляться от любых сильных эмоций. Ага… Я задумчиво хмыкнула, уставившись в темный провал ночного окна – а каким, собственно, образом это можно сделать? Какими, интересно, методами и способами? Мне вот тоже не помешало бы – взять да и избавиться.
Как-то не верилось, что огромное количество людей – молодых и здоровых, побывавших в таких зонах и ставших свидетелями непонятного явления, почти поголовно имели проблемы с психикой. Даже если их запрограммировали на видения, как этот Степан Григорьевич. Я вот не стала бы рассказывать такие вещи впечатлительным девочкам, даже если полностью уверена в том, о чем говорю. Уже на месте, если вдруг случилось бы – другое дело. Но он в своем праве и, наверное, предупредить об осторожности, запугав, намного эффективнее, чем просто предупредить.
Я рвалась пойти туда вместе с ними. Просто невыносимо сильно тянуло посмотреть на то место, услышать самой… и что? Я же тоже пошла бы за ним, как та Аня. Я себя знаю – поперлась бы однозначно. Больше того – кинулась бы к призраку, чтобы тащить его на себе или оказывать помощь. А молча идти вот так, как шла она, это сойти с ума, проклясть весь мир и Бога тоже… Вывод - мне туда нельзя.
Я психически неустойчива – не по-больному, а в силу своей дурной эмоциональности и склонна к импульсивным поступкам, как уже показала жизнь. Случись со мной, как с Аней, и я тоже поседею там от боли – настоящей, глубинной, которая неистребима и непоправима, не просто так же она ходит с мужем и молится. Они делают хотя бы что-то, иначе эта мука, вызванная почти невыносимым состраданием и абсолютной невозможностью помочь, захлестнет с головой и отравит жизнь.
Тут я их понимала, а еще подумала, что мои страдания из-за Олега это, конечно, очень сильные личные переживания, но они со временем пройдут, уже проходят. Я уже сейчас могу вызывать воспоминания, не впадая при этом в подобие эмоциональной комы. Еще больно – да. Но эта боль не идет ни в какое сравнение с той, что я могла бы узнать там. И не только могла, а и узнала бы – почему-то я в этом уверена. Она полностью перевернула бы мое представление об окружающем мире и напрочь убила всякую веру во вселенскую справедливость, потому что такого быть не должно – только не с ними. Значит, идти туда, чтобы лично удостовериться в существовании всей этой чертовщины нельзя – захлопнула я крышку ноута. А еще мне нужно работать.
Весь следующий день я работала, хотя настроение с утра было сумрачным, тяжелое впечатление от разговора у костра не проходило. Я даже не стала завтракать, заводить кофе, и пробовать сыр, который мне посоветовала продавец, а моя хозяйка потом одобрила – «Российский», с кислинкой, оказывается. Я всегда покупала тот, что с большими дырками, и мне было все равно на его вкус и название – сыра не было в списке моих любимых продуктов.