В каждом без исключения ламаистском монастыре обязательно находится место для древних туземных богов и божеств, вывезенных из Индии. Переселившись в Страну Снегов, эти последние сильно деградировали. Тибетцы с бессознательным пренебрежением превратили их в демонов и подчас обращаются с ними очень сурово. Из изгнанных на чужбину индусских божеств Махакала наиболее популярен. Его первоначальной сущностью был один из образов Шивы как разрушителя мира. Ламы-маги низвели Махакалу до уровня простого злого духа, держат его в рабстве, заставляют оказывать всевозможные услуги и время от времени без стеснения наказывают.
Народное предание повествует, что глава секты «Карма па» заставил Махакалу себе прислуживать. Однажды, находясь при дворе китайского императора, лама чем-то не угодил владыке, и тот приказал привязать его за бороду к лошадиному хвосту. Волочась с риском для жизни за лошадью, великий Карма па призвал на помощь Махакалу. Последний немного замешкался, и лама освободился сам, прибегнув к магическому заклинанию, отделившему его бороду от подбородка. Поднимаясь с земли, лама увидел запоздавшего со своими услугами Махакалу и в гневе закатил ему такую оплеуху, что хотя с тех пор прошло много веков, щека злополучного демона до сих пор распухшая.
Трапа из Поданга, разумеется, не могли позволить себе подобную вольность: Махакала внушал им неподдельный ужас. Среди трапа как здесь, так и в других монастырях ходили слухи о зловещих чудесах. Порой сквозь стенки шкафа, где будто бы хранилось в заключении это страшное существо, просачивалась кровь; порой, открывая шкаф, находили в нем смертные останки — человеческий череп или сердце. Появление их в шкафу можно было объяснить только вмешательством оккультных сил. Маску Махакалы, то есть, его самого, так, как будто бы в ней он и обитает, извлекали из шкафа и помещали в темную пещеру рядом с храмом, специально отведенную для него и ему подобных. Пещеру сторожили двое послушников, они без передышки бормотали магическую формулу, чтобы помешать Махакале ускользнуть. Часто в ночную пору мальчики, убаюкиваемые монотонным напевом, боролись с дремотой, дрожа от ужаса, в полном убеждении, что малейшая оплошность с их стороны даст демону возможность выйти на свободу, и тогда они неминуемо станут его первыми жертвами.
Крестьян в окрестных деревнях очень беспокоила видимость предоставляемой Махакале свободы. Они рано запирали двери своих жилищ, и матери умоляли детей возвращаться домой до захода солнца.
Более мелкая бесовская братия блуждала по окрестностям, подстерегая удобный случай устроить кому-нибудь злую каверзу. Ламы заманивали их заклинаниями и загоняли в очень красивую клетку, сделанную из дощечек и цветных ниток. Эту изящную темницу затем торжественно выносили за монастырские стены и низвергали вместе с заключенными в ней узниками в пылающий костер. Но на счастье колдунов бесы, составляющие для них постоянный источник дохода, бессмертны, и на следующий год приходится проделывать все сначала.
Пока я жила в монастыре, из Тибета вернулся один ученый лама знатного сиккимского рода. Он наследовал от своего недавно умершего брата место настоятеля монастыря Рхюмтек. Обычай требовал от него совершения в различных «гомпа» его секты обрядов, обеспечивающих усопшему благоденствие на том свете.
Я знавала покойного. Он был прекрасный человек, муж двух жен, всегда жизнерадостный, без претензий на глубокие философские познания, но умевший по достоинству оценить добрый французский коньяк, поглощая его по несколько бутылок в день. В своем крае он был богачом и имел обыкновение покупать наугад массу вещей, совсем не зная их истинного назначения. Помню, однажды я увидела на этом крепко сколоченном силаче с его могучими плечами головной убор трехлетнего младенца, украшенный невинными розовыми лентами.
Новый настоятель обычно именовался господином из Тибета (Пе Кушог), так как он жил преимущественно в Тибете. Он не походил на своего брата ни в чем. Даже в Лхасе он слыл выдающимся ученым-грамматистом, имел высшую степень посвящения и соблюдал безбрачие, что среди духовного сословия в Гималаях было редкостью.
Возглавляемые им похоронные церемонии продлились целую неделю. Блаженные дни пиршества для трапа: в течение этого времени на монастырскую братию изливались щедроты наследника.
Затем Пе Кушог приступил к совершаемому ежегодно обряду благословения монастырских зданий. Эскортируемый хором трапа, распевавших молитвы добрых пожеланий, он прошел по коридорам монастыря, бросая на ходу в каждую комнату немного освященного зерна. Несколько пригоршней ячменя, брошенных им с благосклонной улыбкой и приветствием «Транш Шог» — «Да пребудет здесь изобилие», стегнули по полотнищам моей «палатки-спальни» и рассыпались по столу и книгам в «кабинете». Благоденствие! Благоденствие!.. После таких усердных освящений, монастырь должен был бы стать филиалом Райской Обители Великого Блаженства. Тем не менее, монахи, очевидно, чувствовали себя не совсем уверенно. Втайне они сомневались не только в собственных оккультных способностях, но и в оккультных знаниях ученого-грамматиста. А вдруг каким-нибудь бесам удалось избежать уничтожения? Может быть, они только притаились и готовы снова приняться за старое?