общественные, научные и научно-технические организации и группы, которые этого
пожелают, задачи и деятельность которых не противоречат основным идеям и принципам
покойного П.А.Кропоткина”. На втором заседании 06.11.21 г. было избрано
Исполнительное Бюро Комитета в составе С.Г.Кропоткиной (почетная председательница),
В.Н.Фигнер (председательница), Н.К.Лебедева (секретарь) и П.А.Пальчинского,
А.А.Карелина и Н.К.Муравьева<11>.
Как можно из этого видеть, с первой минуты задачей С.Г.Кропоткиной было создать
общественный, а не анархический Комитет по увековечению памяти мужа, чтобы
будущий музей стал не одной из многих фракционных, узко политических организаций,
судьба которых к 1921 г. была уже предрешена, не новым центром анархической
деятельности, чего так желали анархисты, а новым культурным центром Москвы. Вряд ли
я ошибусь, предположив, вопреки яростному утверждению Атабекяна, что
С.Г.Кропоткина не только полностью разделяла идеи своего покойного мужа, но и лучше
кого-либо знала о них, наблюдая их эволюцию на протяжении долгой совместной жизни.
Подобно многим другим, она видела в личности П.А.Кропоткина не только анархиста и
даже не преимущественно анархиста, а широко мыслящего исследователя, философа,
естествоиспытателя, у которого анархистами был взят (и препарирован под
специфическим углом зрения) только определенный круг идей.
Подобно большинству революционеров, в массе своей анархисты были людьми
невысокой культуры; эрудиция и просто образованность встречались среди них не часто,
что признавали и они сами. В этом плане весьма поучительно сравнить нападки
Атабекяна на С.Г.Кропоткину и ее научное окружение с тем, как он - в силу
неспособности понять и оценить - отрицает научные заслуги самого Кропоткина, обвиняя,
например, Н.К.Лебедева в их “преувеличении”, в результате чего тот, якобы, “делает из
Кропоткина смешную фигуру”<12>. Столь же предвзяты были и нападки его соратников
на руководство Кропоткинского Комитета и Музея, не скрывавших неприязнь и прямую
враждебность к интеллигенции, в чем анархисты из рабочих полностью сходились с
большевиками.
Опровергать эти нападки не имеет смысла, как и вспоминать общеизвестные заслуги
П.А.Кропоткина перед мировой наукой в познании Земли и происходящих на ней
процессов, в истории общественной и философской мысли, в разработке вопросов
политической экономии. Гарантом высокой оценки его научного наследия может служить
состав инициативной группы, собравшейся, как я уже писал, в Петрограде 01.06.21 г. и
представлявшей цвет тогдашней русской науки. По мысли С.Г.Кропоткиной, музей,
организованный и курируемый таким Комитетом, должен был не столько
“пропагандировать идеи” революционера, сколько способствовать сохранению и
изучению его научного и литературного наследия, будучи одновременно музеем истории
революционного движения в России. Только такая постановка вопроса могла вызвать к
28
жизни новый культурный центр и сохранить его в условиях жесточайшего
административного и идеологического пресса, направленного в те годы на “введение
единомыслия в России”. Интересы дела требовали полного отказа от какой-либо
политической окраски как Музея, так и Комитета. Это хорошо показали зарубежные
Комитеты, созданные по инициативе русского, но состоявшие отнюдь не из анархистов
только, а из представителей самых различных партий и общественных организаций, для
которых анархизм Кропоткина был не самой существенной его заслугой перед
человечеством.
С таких позиций конфликт между А.М.Атабекяном и С.Г.Кропоткиной,
обозначившийся весной 1921 г., оказывался конфликтом не между вдовой общественного
деятеля и анархистами, пытавшимися использовать авторитет покойного в своих
интересах и целях, а между анархистами и самим П.А.Кропоткиным, который тот должен
был почувствовать сразу же по приезде в Россию в июне 1917 г. И этот конфликт,
учитывая все, что нам известно о характере, жизни, поступках, мыслях П.А.Кропоткина, в
условиях революции и гражданской войны, в условиях “красного террора” и
анархического “беспредела” должен был день ото дня углубляться. Вероятно, когда будут
подняты документы, представляющие жизнь семьи Кропоткиных в России с 1917 по 1921
г., нам откроется трагическая страница существования человека, обреченного на закате
дней наблюдать чудовищное искажение идей, которым он отдал предшествующую жизнь,
при полном бессилии что-либо изменить.<13>
Насколько оправдано столь далеко идущее утверждение? Но вот факты. Всем известно,
что вскоре по возвращении в Россию П.А.Кропоткин полностью отошел от общественной
деятельности, прямо отказываясь принимать в ней участие. Всю свою жизнь он оставался
теоретиком, а не практиком революции, наблюдая ее издалека, “в мирах и веках”. Он не
слышал взрывов бомб, грохота выстрелов, криков умирающих людей, гибели культурных
ценностей и зловещего пламени варварства, которое разом охватывает и сжигает до тла
все, что создавалось на протяжении многих столетий… Кропоткин предпочитал говорить
и писать о счастливом будущем, сам жил душою в этом будущем, отмечал в окружающих
людях только лучшие их черты, которые готов был распространить и на всех остальных,
намеренно не замечая ничего отрицательного. Поэтому столкновение с
действительностью, с “русским бунтом”, с бандитизмом и жестокостью тех самых
анархистов, которые полагали его своим идейным вождем и духовным наставником,
должно было вызывать в этом невиннейшем человеке, неспособным зарезать даже курицу
к обеду, жесточайшие нравственные муки. Что он мог предпринять? Уехать назад?
Корабли были сожжены, его никто бы не выпустил, да и куда он мог теперь уехать, чтобы
признаться в ошибочности всего, чему поклонялся сам и учил других?
Единственно, что Кропоткину оставалось - уйти целиком в частную жизнь, надеяться
на кооператоров и кооперативное движение и писать об этике.
Последнее тоже не случайно.
В газете “Почин”, издававшейся в Москве все тем же А.М.Атабекяном, в феврале 1922
г. опубликовано письмо к нему Кропоткина от 02.05.20 г., в котором последний объясняет
свое состояние и причины, побудившие его взяться за труд, до сих пор вызывающий
удивление своей кажущейся неуместностью:
“…Я взялся за Этику, потому что считаю эту работу безусловно необходимой. Я знаю,
что не книги создают направления, а наоборот. Но я знаю также, что для выработки
направлений необходима поддержка книг, выражающих основные мысли в обширно
разработанной форме. И чтобы положить начало нравственности, свободной от религии и
более высокой, чем религиозная, ждущая награды “на том свете”, - необходима помощь
хорошо разработанных книг. В такой разработке теперь, когда люди бьются между Ницше
и Кантом (в действительности, нравственность Канта была религиозная нравственность,
сколько она ни прикрывалась “философией”), т.е. между Ницше и христианством, -
надобность чувствуется неотложная. Замечательно (я узнал это недавно), что Бакунин,
29
когда, после поражения Коммуны, он удалился в Локарно, почувствовал точно так же эту
необходимость выработки новой Этики. Кто-нибудь непременно это сделает. Но надо
подготовить почву, и раз мой ум влечет меня и в этой области искать новых путей, надо
это сделать: хоть наметить пути…”<14>.
П.А.Кропоткин никогда не был “бунтовщиком”, каким хотел казаться. Он был
человеком восторженным, с гипертрофированным чувством справедливости, которое и
толкнуло его “в революцию”, как Н.А.Морозова и многих других молодых людей,
оказавшихся из-за этого навсегда потерянными для мировой науки и отечественной