культуры. Осознать это он смог, по-видимому, только в последние годы жизни, когда его
идеалы вдребезги разбились о действительность и перед неутомимым тружеником мысли
встал в очередной раз вопрос - что и для чего делать? Собственно говоря, это был третий
этап в эволюции самого Кропоткина, полностью отвечающий такому же этапу эволюции
самой анархической идеи, о чем было сказано выше. Сам Кропоткин не был
бунтовщиком, но он принимал бунт, как порыв к освобождению, и в юности видел для
себя неизбежность примкнуть к восставшим или застрелиться, если бы его послали их
усмирять. К счастью, этого не произошло<15>. И вся последующая деятельность
Кропоткина до возвращения в Россию из эмиграции проходила под знаком второго этапа
развития анархического мировоззрения - анализа “несправедливости” и “несвободы” с
установлением принципов “справедливости” в будущем, свободном от всякого насилия
обществе. Ради этого будущего, ради всеобщей гармонии и благоденствия он и допускал -
умозрительно - “одноразовое” насилие, полагая его чем-то вроде кратковременной
хирургической операции, о которой сразу же можно забыть.
Насколько легкомысленно (а на самом деле - всего лишь умозрительно) относился
Кропоткин к практическим вопросам установления анархического строя в молодости, за
несколько десятилетий до русской революции, свидетельствует разговор его с известным
народовольцем Л.А.Тихомировым, о чем последний вспоминал в одной из своих книг:
“- Допустим, что произойдет социальная революция, - спросил я Кропоткина. - Что вы
сделаете?
- Мы употребим все усилия, чтобы народ брал все, что ему угодно, и чем больше, тем
лучше, и чтобы он не дал организоваться никакому правительству.
- Но Коммуна (т.е. Парижская Коммуна. - А.Н.) не допустила грабежа?
- Это была роковая ошибка, погубившая дело. В следующий раз ее уже не повторят.
- Но бланкисты, которые такие же социалисты, не замедлят организовать
правительство. У них уже и теперь чуть ли не распределены все будущие
правительственные должности.
- Мы будем убивать бланкистов, - ответил с раздражением Кропоткин. - Они вреднее
всяких буржуа.”<16>
Теперь, спустя десятилетия, когда все это с точностью воплотилось в русской
революции, Кропоткин должен был краснеть всякий раз, как ему кто-либо напоминал эти
слова.
Больше того, опыт прошедшей жизни показал ему губительность любого вооруженного
переворота не только для мировой культуры, но и для самих людей. Изменять общество
следовало начинать не с общества, которому приносился в жертву человек, а с самого
человека. Как это представлялось “апостолу анархии” на закате его дней - мы, скорее
всего, не узнаем. Его работа оборвалась на обзоре мнений предшественников, и, весьма
вероятно, что никакой четкой программы у него так и не сложилось. Но вряд ли можно
сомневаться, что к этому моменту Кропоткин уже осознал необходимость перестройки не
мира вокруг человека, а самого человека с тем, чтобы он изменил свой взгляд на
окружающий мир, познавая его законы и изменяя свою жизнь и свою деятельность в
соответствии с их требованиями.
30
В этом отношении примечательна одна из дневниковых записей П.А.Кропоткина
20.11.1920 г., опубликованная в 1923 г. в берлинском журнале “Рабочий путь” под
заголовком “Что же делать?” и в дальнейшем известная как “политическое завещание”
П.А.Кропоткина, где теоретик анархизма писал: “…Мы переживаем революцию, которая
пошла не по тому пути, который мы ей готовили, но не успели достаточно подготовить.
Что же делать теперь? Мешать революции? - Нелепо! Поздно. <…> Она творит ужасы.
Она разоряет всю страну. Она в своем бешеном остервенении истребляет людей. <…> И
мы бессильны пока направить ее по другому пути, вплоть до того, как она изживет себя.
<…> А тогда? тогда - роковым образом придет реакция. <…> Я вижу одно: нужно
собирать людей, способных заняться построительной работой среди каждой из своих
партий, после того, как революция изживет свои силы. Нам, анархистам, нужно подобрать
ядро честных, преданных, не съедаемых самолюбием работников-анархистов.<…> Если
такие “собиратели” анархистов найдутся среди товарищей, то я, конечно, готов им
помогать…”<17>
Нет сомнений, что ту же точку зрения разделяла и С.Г.Кропоткина. Она была
враждебна не “анархизму”, как утверждал со своими соратниками Атабекян, а тому, что
“последователи Кропоткина” понимали под анархизмом, то есть в первую очередь
политическую деятельность, ставящую их в конфронтацию с советской властью безо
всякой надежды на успех. В эту конфронтацию они втягивали и лучшие кадры молодежи,
которая в своем юношеском максимализме продолжала нелегально собираться под
черные знамена, тем самым пополняя нескончаемым потоком политизоляторы, тюрьмы и
далекую окраинную ссылку.
В этом, на мой взгляд, и заключен был подлинный конфликт между лучшей, наиболее
культурной, высоко стоявшей над политическим бытом кучкой теоретиков анархизма,
которых всегда было мало, прозревших и понявших причину гибельности идеи в том
виде, как она существовала в течение полувека, и теми, кто с упрямством невежества и
ограниченностью партийца-фракционера не замечал повернувшегося колеса времени.
Ареной же столкновения стал Музей П.А.Кропоткина в начале марта 1925 г., когда на
очередном заседании Анархической секции Атабекян прочел свой реферат о только что
вышедшей книжке Н.К.Лебедева, посвященной Кропоткину.
В документах, сохранившихся в фонде А.А.Борового, Атабекян ни слова не говорит о
фактических причинах конфликта, о том, как он разворачивался и почему надо было
требовать от вдовы Кропоткина покинуть Москву и Музей. Ответить на этот вопрос и на
многие другие, связанные с жизнью России на протяжении второй половины 20-х гг.,
позволяет ценнейший источник сведений о русском анархическом движении в СССР и за
границей, только недавно ставший доступным для исследователей и потому еще не
вошедший в научный оборот. Это газета “Рассвет”, орган Российских рабочих
организаций Соединенных Штатов Америки и Канады, начавшая выходить в Нью-Йорке с
08.12.24 г. Она была возрождена Р.З.Эрмандом, которого для этой цели послал
А.А.Карелин, основатель и секретарь Всероссийской Федерации анархистов (и
анархистов-коммунистов), человек, о котором подробнее я скажу ниже.
С самого начала, наряду с хроникой жизни в СССР, на страницах газеты публиковались
статьи советских авторов, посвященные анархизму, политической экономии, истории,
научным открытиям, советской литературе и, конечно же, советскому быту и
политическому положению в СССР. Здесь можно найти также отчеты о собранных и
посланных в СССР денежных суммах для помощи Кропоткинскому музею и
заключенным анархистам, научные и теоретические статьи московских анархистов -
А.А.Карелина, А.А.Солоновича, В.С.Худолея, И.В.Хархардина, А.С.Пастухова и многих
других, а с 1928 г. - и полемику с парижским журналом “Дело труда”.
В этой газете, в двух декабрьских номерах за 1925 г. была напечатана статья
А.М.Атабекяна, посвященная разбору книги Н.К.Лебедева о Кропоткине, которая, как
31
было отмечено в подзаголовке, была прочитана автором в качестве доклада в марте 1925
г. в заседании Анархической секции Кропоткинского Комитета.
Сравнивая книгу<18> с отзывом о ней, можно видеть, что Атабекян обрушился на ее
автора с грубой и несправедливой критикой и столь же непристойными личными
выпадами. Сам факт выхода книги о Кропоткине в это трудное время можно посчитать
явлением исключительным. Поскольку же издавать ее пришлось в Государственном