и ряда других, многие из которых впервые были прочитаны авторами в помещении
Кропоткинского музея, на заседаниях Научной и Анархической секций Кропоткинского
Комитета.
В целом же следует сказать, что “Пробуждение”, во главе которого (как и “Рассвета”)
стоял Е.Долинин (Р.З.Эрманд), воплотило в себе третью, легальную сторону деятельности
и жизни Карелина - его широкую просветительскую работу, одинаково важную как для
постепенного поворота анархистского движения в новое русло, так и для духовного
строительства “внутреннего человека”, путь к чему пролегал только через знания,
накопленные остальным человечеством. В определенной мере первый номер журнала,
вышедший после смерти Карелина, достаточно символично открывался фотографиями его
похорон - прощанием с его земным телом, в то время как мощный дух организатора
Ордена начинал новое существование в своих последователях и в легенде.
Огромный авторитет, которым Карелин пользовался при жизни, и обаяние его
личности, продолжавшие действовать даже на протяжении продолжительной болезни,
когда он уже никуда не выходил из комнаты, только принимая людей, шедших к нему
непрерывной чередой, были столь велики, что сдерживали выступления даже самых ярых
идейных противников. Только после его смерти 20 марта 1926 г. постепенно, очень
осторожно парижское “Дело труда” начинает “обстрел” сначала публикаций в “Рассвете”,
а затем, в связи с выходом первых номеров “Пробуждения”, все более обостряющаяся
критика приводит к взрыву страстей в 1928 г., опять же инспирированных очередным
конфликтом в недрах Музея П.А. Кропоткина.
На этот раз его зачинщиком оказался анархист А.А.Боровой (1875-1935), быть может,
одна из самых ярких и многогранных фигур в этом движении первой четверти ХХ в. в
России. Сын генерала, наряду с высшим историко-экономическим образованием в
Московском университете он получил еще и музыкальное образование в Московской
консерватории. После сдачи магистерских экзаменов и получения звания приват-доцента,
Боровой был отправлен в двухгодичную командировку по Германии и Франции, вернулся
в Россию, преподавал, читал публичные лекции, организовал издательство “Логос”,
вынужден был бежать от суда в Париж, где читал лекции в той же Высшей школе
социальных наук, что и Карелин, и в Русском народном университете. Вернувшись по
амнистии в Россию, Боровой занимался журналистикой, издавая газеты “Новь” и “Утро
России”, а после 1917 г. с огромным успехом читал лекции в Московском университете,
во ВХУТЕМАС”е и ряде других учебных заведений, пока в 1922 г. ему не была запрещена
педагогическая деятельность из-за приверженности идеям анархизма<39>.
Он был интересен, образован, привык блистать в обществе. В одном из своих к нему
писем В.Н.Фигнер назвала его “оратором милостию Божией”. Все последующее время
этот человек, имевший множество друзей и знакомых среди творческой и научной
интеллигенции России и Европы, человек литературно одаренный, с безусловным
художественным вкусом и энциклопедической эрудицией работал экономистом-
консультантом на Московской товарной бирже, находя применение своим талантам лишь
в заказываемых ему статьях для энциклопедий и в работе Научной секции
Кропоткинского Комитета, где с 1926 г. он занимал пост заместителя председателя
Комитета.
Как признавался сам Боровой, он не был “кропоткинцем”, тем более сторонником и
последователем Карелина. Однако и тот и другой импонировали ему лично как люди с
большой и чистой душой, как ученые и эрудиты, а в области анархизма - своим
вниманием к окружающим, поскольку сам Боровой принадлежал к анархистам-
45
индивидуалистам, был анархистом-романтиком, и для него в анархизме, как указывал
один из его критиков, на первом месте стоял “не Логос, а Пафос”<40>.
Интеллигентность Борового, отстраненность от практической революционной
деятельности, осуждение террора и близость к университетским кругам Москвы и
Петрограда выделяли его из общей массы анархистов, пришедших в анарходвижение
после 1917 г. Они заставляли его искать сближения с руководством Кропоткинского музея
и Комитета, которых он, как мы уже видели, поддержал во время конфликта с группой
Атабекяна, сменив на посту заместителя председателя П.А.Пальчинского, позднее, в 1929
г. расстрелянного. Характерен и тот факт, что Боровой состоял в Научной секции
Комитета, а не в Анархической, по-видимому, сначала не желая вступать в конфликт с
А.М.Атабекяном, возглавлявшим Анархическую секцию с 1921 г. по май 1925 г., а
позднее - с ее новым составом, целиком подпавшим влиянию А.А.Солоновича после
возвращения того из Суздальского концлагеря.
В отличие от Борового, пользовавшегося широкой популярностью и всегда
остававшегося на виду, фигура А.А.Солоновича (1887-1937), доцента МВТУ им. Баумана
по кафедре математики, преподававшего и в других вузах Москвы, очень мало известна и
во многих отношениях еще долго будет представлять загадку для исследователей своей
противоречивостью.
Дворянин, сын полковника-артиллериста, рано умершего, А.А.Солонович окончил
Московский университет по физико-математическому факультету в 1914 г., был связан с
революционным движением с 1905 г., подлежал аресту и высылке, был судим в 1914 г. за
книгу “Скитания духа”, написанную в духе “мистического анархизма” Г.И.Чулкова, но
был оправдан; в дальнейшем вел преподавательскую работу в московских средних и
высших учебных заведениях. В 1917 г., после Февральской революции, он примкнул к
Московскому союзу анархистов, а в 1918 г. вошел во Всероссийскую Федерацию
анархистов-коммунистов, будучи в последние годы ее существования членом
Секретариата и одним из самых деятельных помощников Карелина как в анарходвижении,
так и в орденской деятельности.
Приняв после смерти Карелина руководство орденскими кружками, А.А.Солонович
попытался распространить эту деятельность и на территорию Музея, обладавшего
возможностью устройства публичных лекций, вечеров, а главное - библиотекой-
читальней, привлекавшей студенческую (и нестуденческую) молодежь. На этой почве, как
видно, и произошло столкновение Солоновича с Боровым, сначала на диспуте по поводу
анархо-мистицизма в 1927 г., который оставил у Борового “впечатление чрезвычайной
внутренней слабости мистического анархизма”, а потому укрепил его в мысли как
заместителя председателя Комитета, “о необходимости создания группы анархистов,
которые могли бы в стенах Кропоткинского музея выявлять и защищать в противовес
мистической секции анархизм, очищенный от инородных примесей”. Воспользовавшись
своими правами, он воспретил в дальнейшем какие-либо диспуты и доклады, связанные с
проблемами мистического анархизма в стенах музея, а сам стал собирать анархистов на
предмет введения их не в Анархическую секцию, которую возглавлял Солонович, а в
Научную, во главе которой стоял он сам<41>.
Скандал разразился в январе 1928 г., когда, воспользовавшись отсутствием
большинства членов Научной секции, Боровой “провел” группу из 11 человек в ее состав.
Впрочем, уже на первом заседании Исполнительного Бюро, где должно было состояться
утверждение новых членов, против одного из кандидатов категорически высказались
С.Г.Кропоткина, ссылаясь на давнее о нем мнение П.А.Кропоткина, и Солонович,
ссылаясь на такое же мнение о нем Карелина. Как можно видеть из сопоставления
документов и последующего выступления по этому поводу в журнале “Дело труда”
самого Н.И.Махно, речь шла о Н.И.Рогдаеве, а “гнусная клевета”, как была