экспериментальная психология) не начинали читаться. В это время я нашел (по
объявлению на обложке книги) библиотеку Теософского общества, некоторое время брал
там книги и познакомился с некоторыми теософами [председателем московского
Общества Герье, библиотекарем Зелениной, Н.А.Смирновой, П.Н.Батюшковым. - А.Н.]
Книги Р.Штейнера привели меня, в свою очередь, к антропософии, и это увлечение
97
(вытеснив теософию) продолжалось вплоть до осени 1920 г. Попав в это время за границу
(в г.Ригу в качестве секретаря военного атташе), я стал знакомиться с последними
работами Штейнера в области социального учения. Эти работы показались мне настолько
наивными <…>, что и к прочим учениям антропософии я стал относиться гораздо более
критически. Процесс постепенного расхождения с антропософией продолжался до 1922 г.
и закончился прочтением [в Антропософском обществе. - А.Н.] доклада “Очередная
утопия”, после которого всякие связи с антропософией были прерваны…”<26>
Остается неизвестным, когда и каким образом А.В.Уйттенховен познакомился с
А.А.Карелиным, но можно думать, что это произошло в 1922 или, самое позднее, в 1923
г., когда он учился во ВХУТЕМАСе и был связан с московскими театрами, - через
В.С.Смышляева, Ю.А.Завадского или даже М.А.Чехова. Причину можно угадать: все тот
же интерес к тамплиерским легендам и тайнам Ордена тамплиеров, как вообще ко всем
“древним тайнам”, будоражившим воображение в те годы в связи с открытиями сокровищ
древних цивилизаций и, конечно же, первоочередной сенсации - гробницы Тутанхамона.
Этим “интересом к древним легендам” объясняли свое вступление в Орден А.С.Поль, а
знакомство с Карелиным - Ю.А.Завадский и П.А.Аренский, до которого рука ОГПУ-
НКВД дотянулась только в мае 1937 г., когда был продолжен “отлов интеллигенции” по
именам, упоминавшимся в делах, проходивших “инвентаризацию” в архивах этого
заведения, как это было и с архивно-следственным делом “Ордена Света”, получившим
свой настоящий вид только в 1936 г.<27> Стоит вспомнить, что по показаниям А.С.Поля,
Е.А.Поль, Ф.Ф.Гиршфельда, В.Ф.Шишко и, по-видимому, свидетелей, упоминаемых
только в обвинительном заключении Э.Р.Кирре по делу “Ордена Света” (А.Ф.Евстратовой
и Г.Е.Ивакинской), П.А.Аренский, Ю.А.Завадский, В.А.Завадская и В.С.Смышляев
проходят в качестве “старших рыцарей”, которые вели кружки и проводили посвящения.
Но к 1930 г. В.А.Завадская уже умерла, ее брат Ю.А.Завадский был вытащен из
Бутырской тюрьмы стараниями К.С.Станиславского и (как я полагаю) А.С.Енукидзе, а
В.С.Смышляев по каким-то причинам не тронут. Судя по пометам на характеристике,
которую дал ему на следствии А.С.Поль<28>, Смышляеву предстояло весной 1937 г.
разделить участь Аренского, но он успел умереть осенью 1936 г. от инфаркта. Аренский
же был арестован, осужден на пять лет колымских лагерей и скончался на Колыме в
декабре 1941 г. за несколько месяцев до окончания срока, что, впрочем, в той ситуации не
принесло бы ему освобождения.
В письме из лагеря от 18.08.40 г. своей жене, актрисе В.Г.Орловой-Аренской, которая
спрашивала его о причине ареста и обстоятельствах дела (она ничего не знала о
тамплиерах, поскольку Аренский не посвящал ее в орденские дела), он писал полуправду,
рассчитанную на цензуру, тем не менее, представляющую для нас интерес: “…С
Карелиным я был знаком только по одной причине: он обладал древнеегипетскими и
средневековыми рыцарскими легендами, которые привлекали меня своей
художественностью, и в подлинности которых я хотел убедиться. Поэтому и после смерти
Карелина продолжал видеться с Солоновичем, который читал мне эти легенды.
Солонович же - один из последователей Карелина по анархизму. Он передал мне тетрадку
с некоторыми древне-рыцарскими обрядами, которые мы изучали и даже разыгрывали в
кружке знакомых Веры Александровны (т.е. В.А.Завадской, которая до 1925 г. была
женой Аренского, а с осени 1928 г. - В.С.Смышляева. - А.Н.). Там был и А.С.Поль. (По-
видимому, В.Г.Орлова писала Аренскому в лагерь, что следует хлопотать о пересмотре
его дела, и интересовалась, почему А.С.Поль в курсе всех этих дел. - А.Н.). Когда я
сошелся с тобой в 1925-1927 гг., все это мне уже надоело и я перестал видеться с
Солоновичем…”<29>
Конечно, все это было не так. А.А.Карелин умер 20.03.26 г., и “видеться с
Солоновичем” Аренский мог только в последующие годы, скрывая это от В.Г.Орловой,
которая совершенно не интересовалась этой стороной его жизни. Наоборот, по
воспоминаниям Е.А.Шиповской, бывшей в те годы женой А.С.Поля, П.А.Аренский более
98
чем серьезно относился к своей миссии “рыцаря”, ведя орденские кружки. Здесь же
интересно другое: такая же попытка представить “игровой” характер орденского ритуала
и занятий, как та, что была предпринята Л.А.Никитиным уже по окончании следствия и
вынесении приговора.
“Изучение средневекового искусства и литературы, посвященной Средневековью, -
писал он, - побуждали меня отнестись с особым интересом к идеям средневекового
рыцарства и формам его внешнего проявления… Возникла мысль проделать лабораторно-
экспериментальную работу по театральной реализации известных художественных
образов, связанных с рыцарством, вплоть до воссоздания внешних форм ритуала
посвящения и других торжественных церемоний по историческим материалам,
имеющимся в литературе. Однако, делясь своими мыслями на эти темы с рядом лиц, я
выяснил большую сложность всего этого, что отчасти определялось необходимостью
учета мистической мотивации ряда явлений, связанных с рыцарством. В частности,
ритуалы посвящения требовали некоего мистического смысла и содержания, без чего они
не могли быть оправданы психологически. Должна была быть создана атмосфера
вчувствования в художественный образ. И вот тогда для достижения этой, совершенно
конкретной цели возникла необходимость известной лабораторной работы над теми или
иными материалами и темами, могущими способствовать подобного рода настроенности.
Другими словами, здесь мне казалось целесообразным применить уже испытанный на
театре в системе Станиславского метод лабораторного вживания в художественный
образ…”<30>
Возвращаясь к этой же теме позднее, он писал: “Наряду с этой основной работой
наметилась также возможность идеологической проработки вообще проблем искусства
под лозунгом “искусства большого стиля” в духе мистерий с привлечением
соответствующей терминологии вроде “Храма Искусств”. Мистериальная основа такого
искусства взята была именно потому, что вообще представляла собой форму
синтетического искусства, из которой в дальнейшем развился театр и другие виды
искусства. Все это в целом, однако, не ставило никаких политических целей и задач, и те
организационные формы, в которые это выливалось, существовали постольку, поскольку
какой-то минимум организованности должен был быть для осуществления этой
работы…”<31>
Перевод мистериального действа в некий “театр для себя” - безусловно, не самая
убедительная форма защиты, которую могли выбрать подследственные. И все же в таком
объяснении, повторенном через десять лет Аренским в письме к жене, были какие-то
непонятные нам сейчас основания, коренившиеся в обстоятельствах тогдашней жизни.
Тем более, что упомянутое “романтическое увлечение”, насколько я могу сейчас судить,
не укладывалось ни в рамки начала 20-х годов, как давал понять Ю.А.Завадский, ни в
краткий период 1924-1925 года, на чем настаивали мой отец и П.А.Аренский, а для
многих из них длилось фактически до 1930 г.
Мне думается, прежде чем выносить хотя бы предварительное суждение по данному