произойти - нищета, личные неудачи, болезни, арест, заключение или ссылка, даже
смерть, - не может затронуть или помешать той, заключенной в нем Божественной
Сущности, которая идет “в мирах и веках” раз и навсегда предначертанным путем, на
котором все отклонения, остановки и даже возвраты зависят исключительно от него
самого, а не от привходящих случайностей очередного воплощения на “физическом
плане”… И движущей силой является не зло, которое он ощущает в качестве того или
иного препятствия на своем пути, а добро, которое становится средством постижения
Абсолюта.
В связи с этим я не могу отказать себе в удовольствии процитировать отрывок из
обращения другого Великого Мастера, который приведен в книге М.Морамарко, о
важности естественной эволюции и преступности попыток ее искусственного ускорения.
“Чередование времен года дало человеку понимание меры времени: арка, состоящая из
365 дней годового цикла, есть синтез того, чем является его жизнь. Природный порядок
вещей переменчив, но его устроение таково, что человек не испытывает при этом
страданий. Медленно, но неуклонно, день сменяется ночью, из царства дня человек
переходит во владения ночи, испытывая наслаждение этой неизреченной гармонией…
Данный порядок вещей приводит в равновесие миры - мир человека и мир природы.
Человечество продвигается вперед только в том случае и тогда, когда перемены
совершаются постепенно, путем восхождения с одной ступени на новую, высшую. Так
восходит к Свету человек посвященный: медленно, но изо дня в день трудясь над своим
внутренним совершенствованием, работая в тайниках своего личного опыта, пользуясь
101
поддержкой символов, он оказывается в силах отказаться от всего, что преходяще и
мнимо… Вот почему, всякий раз, когда мир потрясает насилие, чинимое во имя перемен,
все остается так, как было прежде, или даже хуже, чем прежде…”<34>
Пытаясь определить временные границы существования кружков “Ордена Света” как
одной из ступеней Ордена российских тамплиеров, я не могу отделаться от мысли, что
показания подследственных, указывавших интервал между весной 1924 года и 1927
годом, были вызваны не просто попыткой преуменьшить свою “вину”. Скорее всего, на
этот период приходится наибольший энтузиазм неофитов и работа кружков, после чего
интерес идет на спад и большая их часть сворачивает свою работу.
Но толчок был дан, искра разгорелась. Дело было не в организации, не в символах, а в
пробуждении внутреннего импульса к активной духовной и общественной жизни
наперекор обстоятельствам быта; к жизни, которая на какое-то время стала замерзать от
ужаса и безысходности происходившего. Друг другу тайно передавалась литература по
религиозным и философским вопросам, размножался и циркулировал “самиздат”,
делались переводы с древних и новых языков, шло активное общение людей друг с
другом, коллективное посещение выставок, докладов, обсуждались вопросы,
действительно формировавшие мировоззрение человека и заставлявшие его аналитически
подходить к себе и к событиями окружающего мира.
Люди читали, люди думали, обменивались мнениями и включались в творческую
работу. Сейчас я могу с уверенностью сказать, что упавшие в 1929-1930 гг. репрессии на
членов орденских кружков уже не могли искоренить и уничтожить само движение. И хотя
на основании этих следственных дел в 1936-1937 гг., а затем в 1941 г. и позднее
изымались те, на кого по каким-либо причинам не упали первые репрессии, и повторно
забирались уже вышедшие на свободу, “российское тамплиерство” продолжало
существовать, передавая свои заветы молодому поколению во время очередных
“затиший”, приобретая новые черты, новые формы, возникая под новыми названиями…
Собственно, так оно и должно было быть. Ибо до тех пор, пока жив человек, он будет
верить в свое бессмертие и будет стремиться к познанию, которое и есть путь к Свету. И
это единый путь для Мироздания и Человека “в мирах и веках”, как говорили московские
тамплиеры.
РЯДОМ С МИХАИЛОМ ЧЕХОВЫМ
Свидетельства друзей великих современников, как правило, разочаровывают своей
лаконичностью и общими словами, и в то же время именно в их лаконичных
воспоминаниях исследователь может найти драгоценные факты, о которых не может знать
и даже догадаться никто другой.
Человеком, находившимся в теснейшей дружбе с замечательным артистом
М.А.Чеховым (1891-1955) с осени 1914 г. и до отъезда последнего за границу летом 1928
г., был скрипач сначала Камерного, а затем и Большого театра Зиновий (Зундель)
Моисеевич Мазель (1896-1978). Насколько мне известно, З.М.Мазель не оставил никаких
мемуаров, однако его краткие рассказы были записаны сначала Е.Г.Дуловой<1>,
собиравшей воспоминания современников о М.А.Чехове и МХАТе 2-м, а затем
Н.Р.Балатовой<2>, любезно познакомившей меня с ними. Кое-что мне удалось узнать при
встрече со внуком Мазеля, А.С.Бородиным, помнившим отдельные припоминания своего
деда.
Из этих рассказов следует, что З.М.Мазель родился в Витебске, в достаточно
зажиточной семье скрипача, который мог позволить старшего сына своего Илью (Рувима)
102
Мазеля (1890-1967), впоследствии достаточно известного советского художника,
отправить учиться за границу. Где учился музыке младший Мазель, выяснить не удалось.
В Москву он заехал летом 1914 г. по пути в Петербург, где намеревался поступить в
Консерваторию, но его дальнейшее путешествие остановила начавшаяся Первая мировая
война. Неизвестно, учился ли он в Московской консерватории, но в 1917 г. Мазель уже
работал в оркестре Камерного театра.
В Москве З.М.Мазель остановился у своего приятеля по Витебску скульптора
А.С.Бессмертного<3>, снимавшего студию в доме художника Э.Э.Лисснера
(Крестовоздвиженский переулок, 9), располагавшуюся на одной лестничной площадке со
студией другого молодого скульптора - А.А.Ленского, сына известного актера и
режиссера Малого театра. Эти обстоятельства определили дальнейшую судьбу
начинающего скрипача: оба скульптора были тесно связаны с театральным миром
Москвы, в особенности же с молодежью Первой студии Художественного театра. Той же
осенью З.М.Мазель встретился на именинах А.С.Бессмертного с М.А.Чеховым.
Знакомство переросло в теснейшую дружбу и с тех пор до конца 20-х годов они почти не
расставались.
Свидетельств этой дружбы сохранилось немало. В архиве актрисы и педагога
М.И.Кнебель мне удалось найти фотографию гипсового бюста З.М.Мазеля работы
О.К.Чеховой<4>, первой жены М.А.Чехова, закончившей в те годы Строгановское
училище по классу скульптуры и подававшей большие надежды как скульптор, хотя
действительно мировую известность ей суждено было получить в качестве киноактрисы.
На другой фотографии, негатив которой хранится в Музее МХАТ, небритый, исхудавший
Чехов запечатлен вместе с Бессмертным, Мазелем и пианисткой С.И.Коган. Этот снимок
сделан, судя по виду М.А.Чехова, в декабре 1917 г., когда О.К.Чехова ушла от него к их
общему знакомому венгру Яроши, обладавшему не только несколькими именами
(Мирослав, Ференц, Федор), но, по свидетельству Мазеля, подтвержденному
М.А.Чеховым в его книге “Жизнь и встречи”, еще и ярко выраженными гипнотическими
особенностями.<5>
Трагедия в семье Чехова произошла в первых числах декабря 1917 г., и вскоре Мазель
по приглашению М.А.Чехова переехал к нему в Газетный переулок (позднее - ул. Огарева,
3). Там, в большой трехкомнатной квартире Чеховых Мазель прожил около двух лет, став
свидетелем тяжелейшей депрессии артиста, навязчивой мысли о самоубийстве и, как
следствие, его ухода из театра. В те месяцы играть Чехов не мог. Решающую роль в его