спасении сыграли тогда два ближайших к нему человека - Мазель, который буквально не
отходил от Чехова, и В.С.Смышляев, давний товарищ по театру, подавший Чехову мысль
открыть свою студию.
Идея собственной театральной студии возродила Чехова, тем более, что поначалу
рассчитывали получать от нее и средства к существованию. Однако, как вспоминала
М.И.Кнебель, “всем, кого принимали, говорили, что студия платная, но ни с кого из нас он
(Чехов) ни разу не взял денег. С первых же уроков студия стала для него главным делом
жизни. Потом он говорил, что выздоровел только благодаря своей работе с нами. Я
думаю, что так оно и было. Ему нужен был контакт с молодыми, здоровыми,
влюбленными в его творческую индивидуальность людьми…”<6>
Для заработка было придумано другое.
В Крестовоздвиженском переулке Э.Э.Лисснеру принадлежали два дома. В первом
находились студии и типография издательства “Задруга”, во втором владелец жил сам и
сдавал квартиры. В одной из них на первом этаже в августе 1915 г. поселилась семья
Никитиных, приехавшая из Рязани - мать с дочерью и сыном, Л.А.Никитиным<7>,
молодым, но уже сформировавшимся художником, поступившим на юридический
факультет Московского университета. Там, тремя курсами старше, уже учились частые
гости Бессмертного и Ленского - молодые актеры МХАТа Ю.А.Завадский и
103
В.С.Смышляев. По-видимому, к Бессмертному Л.А.Никитин вскоре привел и своего
сокурсника, молодого поэта П.Г.Антокольского.
Так за два года до семейной драмы Чехова в Крестовоздвиженском переулке было
положено начало содружеству актеров, художников, поэтов и музыкантов, собиравшихся
попеременно то у Ленского, то у Бессмертного, то на квартире Никитиных.
Именно на квартире Никитиных в начале 1918 г. по предложению матери художника
М.В.Никитиной возникла идея театрально-концертного объединения “Сороконожка”,
названного так по числу ног его первоначальных членов. В “Сороконожке” принимали
участие: поэт П.Г.Антокольский, поэт, переводчик, востоковед П.А.Аренский, его жена,
пианистка О.Ф.Аренская, артист Н.П.Баталов, скульптор А.С.Бессмертный, пианист
А.К.Боровский, актер Первой студии МХАТ А.А.Гейрот, актер и режиссер
Ю.А.Завадский, пианистка Е.П.Ландсберг, скульптор А.А.Ленский, скрипач З.М.Мазель,
художник Л.А.Никитин, актеры Первой студии МХАТ В.С.Смышляев и М.А.Чехов,
администратор и конферансье М.(Ф).Яроши, актриса Зотова и другие.
Первоначальным местом выступлений, как вспоминал Мазель, было кафе “Алатор”,
находившееся в позднее снесенном одноэтажном доме на углу Газетного переулка и
Тверской улицы, поблизости от квартиры Чехова. Когда кафе закрыли, “сороконожники”
выезжали играть по домоуправлениям, выступали в воинских частях и рабочих клубах,
забирая “гонорар” продуктами. Выступали и с концертами, но особенным успехом в
рабочих районах пользовался старинный водевиль “Пишо и Мишо”, где Пишо играл
Чехов, Мишо - Баталов, слугу Франсуа - Мазель. Вскоре для репетиций и выступлений
было арендовано помещение рядом с Художественным театром - на углу Камергерского
переулка и Тверской, напротив бывшего “Алатора”, где уже в наши дни, не так давно
находилась столовая, а затем пельменная. В новом помещении шли уже регулярные
представления три раза в неделю, выступали известные актеры, читал любимец
московской публики В.И.Качалов, пели лучшие певцы Большого театра…
“Сороконожка” прекратила свою деятельность в конце июня 1918 г. вместе с выходом
первого (и последнего!) номера журнала того же названия<8>. Больше повезло студии
Чехова, которая вскоре переехала из квартиры артиста в пустовавшую квартиру барона
В.П.Брискорна, бежавшего за границу (Никитский бульвар, 6), где в семи комнатах
сохранилась вся обстановка - ковры, зеркала, кресла, буфет, но главное - большой
гардероб со множеством маскарадных костюмов. Студия просуществовала четыре года,
дав только один выпуск, среди которого были М.И.Кнебель, В.А.Громов, В.Н.Татаринов,
Б.В.Бибиков, В.Бендина и другие будущие актеры и режиссеры. Среди них была и
Л.М.Гурвич, гимназическая подруга М.И.Кнебель, ставшая в 1920 г. женой З.М.Мазеля, а
позднее работавшая в труппе МХАТа 2-го.
Столь тесные дружеские связи З.М.Мазеля с М.А.Чеховым придают особенное
значение тем скупым свидетельствам о некоторых обстоятельствах духовной жизни
великого актера, о которых рассказывал Мазель и которые не нашли отражения в
автобиографической книге самого М.А.Чехова, до сих пор так полностью и не
опубликованной в России.
Обычно считают, что интерес к антропософии у М.А.Чехова и ряда других актеров
МХАТа 2-го (напр., М.А.Скрябиной <9>, сохранявшей ей верность до конца жизни)
возник в связи с работой над постановкой в середине 20-х гг. спектакля “Петербург” по
роману Андрея Белого. Известно также, что за это увлечение в последующем театр
подвергался травле со стороны идеологической цензуры и прессы, притихшей только с
отъездом Чехова за границу.
По словам Мазеля все началось гораздо раньше и было много серьезнее, чем это можно
сейчас представить.
Действительно, еще в июле-августе 1923 г., когда артист находился на лечении и
отдыхе в Германии, произошла знаменательная для Чехова встреча с основателем
антропософии доктором Р.Штейнером. “Он не рассказывал мне подробно об этой встрече,
104
- говорил Мазель, - но одну его фразу я помню точно: “После встречи со Штейнером я
понял все величие духовной жизни человека.”” И далее, говоря о том, какую огромную
роль в жизни Чехова в 20-е гг. играли религия и мистика, Мазель добавил: “Мы оба были
членами Антропософского общества и членами масонской орденской ложи”.
Что это была за ложа, какое место оба они занимали в ней, в чем заключались их
занятия, кто еще состоял в членах этой ложи - никто из встречавшихся с Мазелем тогда не
догадался расспросить, то ли не слишком поверив его словам, то ли не обратив на них
внимания. Между тем факт этот чрезвычайно интересен как со стороны представления о
тогдашней жизни России, так и для характеристики Чехова и понимания свершавшегося в
нем в те годы переворота, только отчасти показанного им в книге “Путь актера”<10>, -
книги, вышедшей в России накануне его отъезда за границу. Немного больше он говорит
об этой стороне своей жизни в книге “Жизнь и встречи”, из которой можно понять, что
интерес к мистике у Чехова был связан с учением йогов:
“Йоги постепенно подвели меня к учению теософов, - писал М.А.Чехов, - и я
познакомился с некоторыми членами этого общества. Мои новые знакомые (по большей
части пожилые дамы), беседуя со мной, несколько затемняли для меня философскую
доктрину, вплетая в описание объективных фактов рассказы о своих личных
чувствах.<…> Не порывая связи с моими новыми друзьями, я искал и других мистических
течений. Тайных обществ в Москве оказалось больше, чем можно было предположить. Я
стал посещать некоторые из них и увидел, как легко люди, соблазненные эгоистической
радостью пассивного пребывания в “мистическом тумане”, ослепляются и теряют
способность критического отношения к окружающему. Умные, образованные, уважаемые
люди, часто с громкими именами, собираются в группы, совершают ритуалы и искренне
верят, что они истинные хранители тайн и традиций розенкрейцеров, тамплиеров и других
славных своих предшественников. И все это ради “мистического тумана”.
Встречал я и индивидуальных мистиков, идущих собственным путем. Были среди них
интересные умы. По большей части это были заблуждающиеся, но честные люди, по-