святых, свечи горят ровно, священник то исчезает, то появляется, открыл царские врата, закрыл... неведомый церемониал, неизвестно для кого предназначенный, голоса гулко отдаются в пустом храме, служба должна идти до конца, своим чередом, как сотни и тысячи лет назад, мы
хвалим Господа, он дает нам силы жить и помогает...
-- Какую церковь вы посещаете в Петербурге? -- В голосе священника Марусе почудилась враждебность, а может это просто ей показалось.
Протянутая рука перед рукопожатием осеняется торопливым маленьким крестиком, или просто механически, как автомат, не успел сменить программу, обычно к его руке прикладываются, а он сверху крестит... Свечи погашены, надо приложиться ко всем иконам, таков
порядок, лампадки горят...
Каждый вечер Лиля приходит сюда и поет, она помогает священнику вести службу. Это она привела сюда Марусю в последний день ее пребывания в Париже. Маруся стоит в церкви совершенно одна, больше нет никого, кроме священника, а тонкий поющий голос Лили гулко разносился под сводами храма. После службы они долго прощались со священником, батюшкой, как называла его Лиля, он жаловался на то, что церкви пустеют, и нет денег на ремонт храма. Потом Маруся с Лилей вышли из прохладной церкви на залитую палящим солнцем улицу и побрели вдоль чугунной литой оградки какого-то садика, где цвела сирень, а посередине журчал небольшой фонтанчик. На скамейках, как всегда, сидели старушки с детьми, какие-то одинокие негры, и лежал клошар, задрав ноги в пыльных драных ботинках на спинку и положив под голову свою сумку. Лиля повела Марусю в ресторан, находившийся на узенькой улочке, выходившей на центральную улицу Бобур, недалеко от Центра Помпиду. Они поднялись на второй этаж, и там девушка-китаянка в белом передничке принесла им меню. Лиля, как всегда, заказала две бутылки красного вина, какой-то острый суп, где плавала длинная прозрачная вермишель, и горячие жареные бананы, запеченные в тесте. Они выпили, и напоследок Лиля заказала еще одну маленькую бутылочку того же вина. Маруся довольно сильно опьянела - она ничего не ела целый день, и очень устала, потому что ночью не спала, а ухаживала за девяносточетырехлетней старушкой.
Лиля была женой писателя Лямзина. Лямзин был полным, небольшого роста, с седыми волосами, говорили, в молодости он был даже красив. У него была странная манера говорить: он все время как будто блеял, склоняя голову к правому плечу, при этом его глаза суживались и внимательно, как бы исподтишка, рассматривали собеседника. Однажды он пригласил Марусю к себе в гости, он уезжал в Москву и хотел, чтобы она перевела ему с немецкого несколько рецензий на его последний роман. Он был в хорошем расположении духа и вдруг начал говорить:
--Да, это круто! Блеск! Просто блеск! Круто! Ну этот, как его...
Маруся никак не могла понять, о чем это он, а он все твердил свое:
-- Круто! Блеск! Ну как его, этот... -- в голосе у него уже послышалось некоторое раздражение и даже озлобление, хорошее настроение стало улетучиваться, а Маруся все никак не могла понять, о чем это. Наконец, он произнес:
-- Блеск! Ну, это, как его, роман, ваш роман...
-- А! "Голубая кровь", что ли?
-- Да-да! Конечно, "Голубая кровь"!
Маруся вспомнила, что уже давно, года два назад дала ему почитать свой роман и потом совсем забыла об этом. И вот теперь он, видимо, опасаясь, что Маруся откажется переводить рецензии, решил сделать ей комплимент, а название забыл. В дальнейшем Маруся еще несколько раз присутствовала при том, как он говорил самым разным людям, желая похвалить их стихи, картины или музыку: "Блеск! Круто! Просто блеск!" В тот день, в гости к Лямзину пришел еще один молодой человек, который принес с собой пачку печенья. Лямзин выложил половину пачки на стол, а остальное положил на подоконник и предложил им чаю. Как-то очень быстро все лежавшее на столе печенье кончилось. Маруся сидела и переводила, в рецензиях его творчество называлось эзотерическим и несколько раз сравнивалось с Достоевским, "с Достоевским, с водкой и с бесконечным простором необъятных русских степеней", а он тем временем встал и, незаметно достав из пакетика на подоконнике еще пригоршню печенья, стал жадно его есть, при этом, случайно взглянул на Марусю и поймал на себе ее взгляд, на лице его изобразился ужас, и он, быстро бросив в вазочку одну печенинку, поспешно запихнул остальные себе в рот.
В эмиграции Лиля лет десять с мужем жила в Америке, а потом они переехали в Париж. Правда, вид на жительство во Франции у них уже заканчивался, поэтому Лиля лихорадочно искала знакомых, которые могли бы ей помочь остаться во Франции. В Америку они ни за что не хотели возвращаться. И вот теперь, покончив с двумя бутылками, Лиля откинулась на спинку стула и все говорила, говорила: