Оранжевый огонь костра освещал столпившиеся вокруг нас деревья и дрожал в собачьих зрачках. А дальше лес стоял в голубом лунном свете и дымился от мороза.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Я заметил, что нет Шиверки. Где же она? Я сказал об этом Акимычу. Но он ничего не ответил.
«Обиделась», — подумал я.
Старик как будто услышал это и сказал:
— Ничего. Сахарцу, однако, дай — всё забудет. И шкурку портить больше не станет.
В котелке забулькало.
Я поднялся с чурбака, на котором сидел, и пошёл искать Шиверку. Онд, лежала около своей конуры на снегу и даже не глянула на меня.
— Шиверка, — позвал я, — что с тобой?
Её хвост не шевельнулся. Она поглядела на меня, как на пустое место, и ответила:
«Ничего».
Я сказал:
— Пойдём к костру.
«Нет, мне и здесь хорошо. На снегу».
— Может, ты обиделась? Но ты сама виновата.
«Нет, не обиделась. Просто мне хочется лежать здесь. На снегу».
Я вернулся к костру. Мы сняли котелок, поставили в снег, чтобы остудить. Трезорка и Ульф подобрались к нему поближе и внимательно следили, как бы их любимый котелок не убежал.
Потом я разлил собачий ужин в лохани, выдолбленные из дерева наподобие корытца, и Трезорка с Ульфом бодро зачавкали. Только Шиверка равнодушно глянула на свою лохань и отвернулась.
— Что с тобой? — спросил я. — Почему не ешь?
«Не хочу. Спасибо. Я не голодна».
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Акимыч махнул рукой и сказал:
— Ничего. Голод не тётка. Дурь-то вышибет, однако…
Ещё затемно мы поднялись, разогрели остатки вчерашнего ужина, поели. Я подошёл к лохани Шиверки — там всё замёрзло. Я глянул на её след — он кончался под нею. Значит, она так и пролежала всю ночь на одном месте. Её шерсть покрылась инеем, она хлопала своими белыми от инея ресницами — внимательно рассматривала пенёк. А меня как будто и не видела.
— Может, ты заболела? — спросил я и потрогал её нос.
«Нет, всё хорошо», — ответила Шиверка.
Я встал на лыжи, и мы двинулись на промысел..
В этот день Шиверка работала хорошо, как всегда, и загнала двух соболей. Если мы прошли на лыжах двадцать вёрст, то она пробежала все сто. И была впереди.
А Трезорка и Ульф плелись сзади, по лыжне.
— Что на пятки наступаете? — спросил я их.
«Устали мы», — заболтали они хвостами и полезли ласкаться.
Я сказал:
— Бездельники!
Псы пуще прежнего заболтали хвостами и заулыбались. Они были согласны со всем, что бы я ни сказал им. Но работать не хотели.
Вечером, когда мы вернулись с охоты, Шиверка улеглась около своей конуры, и вчерашняя история повторилась. Собака отказывалась от ужина.
Я отнёс её на руках в зимовье, посадил на свои нары и дал сахару.
«Не хочется», — вздохнула Шиверка, глядя на сахар мутными глазами.
Я положил перед ней кусок мяса из своей тарелки, и мы с Акимычем вышли из зимовья.
«Сейчас-то не выдержит, поест!» — подумал я и стал глядеть в щёлку. Но Шиверка отвернулась, положила голову на лапы и сделала вид, что заснула.
Я вернулся и засунул ей в рот сваренную голову белки. Но она выплюнула.
Я настаивал на своём.
«Ну что ж, — сказала она, — если хочешь, чтоб голова была в моей пасти, пусть так будет. И вообще я хочу погулять». Голову белки она осторожно держала в зубах.
Я выпустил её на холод. А ведь раньше она любила посидеть в зимовье и послушать наши разговоры.
«Ладно, хоть это съест», — подумал я.
Утром я нашёл нетронутую голову. По следам я понял, что бездельник Трезорка подходил к ней, но Шиверка отогнала его. И ещё я определил по следам, что она не побиралась по чужим лоханям.
Работала же она по-прежнему старательно и загнала трёх соболей…
Вечером, глядя на свою лохань, она сказала:
«Нет, спасибо. Я не голодна. Я лучше так полежу. На снегу».
Я был в отчаянии. Лучшая собака могла умереть с голоду!
— Акимыч, — сказал я, — ты старый охотник и много знаешь. Скажи, что делать?
Акимыч долго курил, косил глазами на огонёк трубки, ждал.
— Сам думай, — наконец выговорил он, — ты молодой. Тебе надо знать жизнь. А как узнать? Думай своей головой, не чужой.
— А ты знаешь, что делать?
— Я всё знаю, — сказал старик.
«Пока я додумаюсь, собака умрёт с голоду!» — подумал я, но вслух не сказал ничего.
— Не умрёт, — успокоил меня старик: он знал, о чём я думаю.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Ночью я не спал. Ворочался, курил. Всё думал. Только к утру задремал.