Про нее говорят, а она тут же рядом, вроде смущается. Михаил Иванович ясные очи чуточку прищурил, улыбочка сверкнула под глазами, по белому лицу скользнула и ушла в серебристую бороду. Подает он руку Пантелеевне, приветствует ее по-доброму, по-знакомому:
— Здравствуй, здравствуй, Пантелеевна! Помнишь ли, как тогда Родниковский комбинат пускали после разрухи?
— Дорогой Михаил Иванович, — отозвалась она, — разве такое когда-нибудь забудется!
Пантелеевна счастлива на добром слове, а народу и того радостнее, что память у Михаила Ивановича надежна, неизменчива до хороших людей, до мастеров своего дела. Заботы, любви к народу у него много, но и беспощадности к врагам не меньше. Да ведь и то верно: кто не умеет ненавидеть, тот не умеет и любить.
Вот такой-то человек на все государство виден!
— Кто смело впереди идет и других за собой ведет — почет и сердечное спасибо от Родины таким вожакам. Но коренной-то узел лежит глубже, он не только в работе передовых, коренной-то узел — в успехе всех вместе. Скажем, знатная труженица полей на своем участке на тысячу колосьев больше вырастила, а остальные — только на десять колосьев. Но гораздо больше мы соберем тогда, когда каждая колхозница хотя бы только по одной лишней сотне вырастит, но зато каждая! А сколько их, полеводческих бригад! Тогда таких-то сотен наберутся не тысячи, а миллионы. И во всяком деле так — в поле, на фабрике, на заводе. Вот ты, Пантелеевна, допустим, к норме своей двести метров добавила ткани, это очень хорошо. А другие еле-еле норму свою сделали! Велик ли в том успех, если ты на передней линии воюешь одна? Невелик… Он, этот успех, не мал для одной, а на всех его разделить — получится не много. А вот когда каждая соткет лишь десять метров лишку, но зато каждая, то сколько сверх плана даст стране одна ваша фабрика? Подсчитаем-ка давайте!
Все согласились с Михаилом Ивановичем. Перед каждым становился яснее путь.
Вдруг до вязочек ушанки на голове у Веньки дотронулся Михаил Иванович:
— Забывать также не следует, что вот и этим молодым рукам надо скорее дать больше опыта. Надо заботливо растить молодых мастеров, они — наша надежда, наш завтрашний день.
В тот день, кажется, у каждого силы втрое прибыло. Обещали ткачи Михаилу Ивановичу доброй работой любовь свою к Советской отчизне подтвердить.
Слово свое они сдержали…
До ворот всей фабрикой провожали дорогого гостя. Как вышли вместе с ним на широкий фабричный двор, проглянуло солнце, засверкало около заборов на нетронутом снегу.
Когда Михаил Иванович садился в машину — люди-то с этой стороны, а дверца открыта с другой, — вдруг набрался Венька смелости, шмыгнул к машине, протянул руку:
— До свиданья, Михаил Иванович! Спасибо вам, что приехали!
Михаил Иванович пожал Веньке руку, как большому. И покатилась весело машина. Венька руку-то проворно сунул под ватник, приложил горячую ладошку к сердцу, словно тепло дорогой руки хотел сохранить. Засияли глаза у него; оглянулся он еще раз да как припустится бежать к ткацкой, а за ним кинулся Аксютка Малышев, чумазый, словно галчонок, ученик из слесарной.
— Венька, Венька, покажь: чего это он тебе дал? — догоняет и кричит Аксютка.
Нагнал. Остановились. Запыхались, никак не отдышаться.
— Чего это у тебя?
— Ничего.
— Ну, ну! Не сказываешь, таишь…
— Честное слово, ничего нет!
— А покажи руку, чего ты прячешь?
— Э, не покажу! — спохватился Венька. — Золотой ключ он мне подарил, такой чудесный ключ — к каждой гайке подходит, любой станок им починишь. А у тебя, Аксютка, нет такого ключа! Эх, недогада! Попрощался бы за руку с Михаилом Ивановичем — глядишь, и ты бы от него такой же ключ получил!
— Полно тебе! — проворчал Аксютка.
Венька нахлобучил до бровей шапчонку на Аксютке и шмыгнул в дверь. Аксютка поправил шапку; Веньки перед ним как и не бывало. Бежать за ним в ткацкую некогда, пора возвращаться к себе в слесарную.
Так Венька и не показал золотой ключ Аксютке. Инда блеск у того в глазах — все это от любопытства. Вот такой бы ключ да Аксютке в руки, а руки у него не крюки, проворные.
Пошел Аксютка в слесарную, сам думает: «Пожалуй, верно говорит Венька. Возможно, на самом деле Михаил Иванович подарил Веньке какой-нибудь чудо-инструмент. Хотя, может, ключ-то и не золотой, но из наилучшей стали и самой прочной закалки. Дороже всего золота то, что попал-то ключ к Веньке из рук самого Михаила Ивановича. Он-то знает все наши первоклассные заводы, где инструмент самый добротный делают; а в инструментах он лучше всякого разбирается — сам работал когда-то слесарем. Он везде бывает. Вот приехал же к нам на фабрику!»