Ганс уже почти не слушал, его интересовало другое.
— Да! Исключительно ловко ты исполняла свое задание. Действовала абсолютно открыто, и в этом заключалось все твое коварство. Как ни в чем не бывало шла к английскому консулу, несмотря на то что они там хорошо знали, кто я. А потом с бессовестной откровенностью и простотой докладывала мне об их планах. Ты все делала так, что даже я, хитрая лиса, тебе поверил. Думал, работаешь только на меня. А ты, коварная и ловкая бестия, обманула и меня, и Вильяма.
— Я не хотела, — откровенно сказала Марта. — Ты меня к этому принудил.
— Я уверен, что Вильяму ты сказала то же самое. Объясни мне лучше, для чего тебе столько денег.
— Чтобы открыть самый шикарный салон мод в Тегеране.
— Врешь!
— Зачем мне врать? Это правда. Эта мысль пришла мне в голову, когда я поняла, что о своей судьбе должна заботиться сама. Ни тебе, ни кому бы то ни было другому я уже не доверяла. В конце концов, все решают деньги…
— Врешь! Врешь ты, потаскуха! Ты зарабатывала деньги для этой своей организации. Они дали тебе это задание, и ты отлично играла свою роль. Даже трудно поверить, что делала это дочь иранского офицера, сторонника Германии, идейная фашистка. Знали, кого выбрать!
— Что ты говоришь? Для какой организации? — Марта была действительно изумлена.
— На этот раз ты не обманешь меня.
— Ганс, я действительно не знаю никакой организации. Я работала исключительно для себя. Могу показать тебе деньги, они спрятаны дома.
— Скажи мне, что это за организация — «Митра» и какую роль в ней ты выполняешь?
— «Митра»? Какая «Митра»? Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Откуда взялись листовки, спрятанные между книжками? Затем они вдруг пропали, как только ты вернулась в комнату.
— Листовки? Ничего об этом не знаю. — Марта говорила решительным тоном. — Ничего не знаю.
— Если бы я разговаривал с профессиональным агентом, то мы еще могли бы договориться. Но я имею дело с коммунисткой.
— Ты ошибаешься! — сказала Марта. В ее голосе совсем не было страха. — Я не коммунистка. Я делала все на свой страх и риск и готова за это платить любой ценой. А что касается группы «Митра», то ведь каждый в городе о ней знает. Хочу тебе только сказать, что, несмотря на твою расчетливость и хитрость, в борьбе с ними не выиграешь. Они проникли повсюду.
— Да, от тебя они больше информации не получат, — сказал Ганс. Выхватив нож, он вонзил его ей прямо в сердце. Марта в последний раз через стекла машины увидела облака на небе, они были похожи на вату. Продолжалось это секунду или две, потом небо покраснело, становилось все темнее, и наконец все кругом почернело.
Ганс, не теряя времени, моментально извлек тело из машины, подтащил его к топке кирпичного завода. Открыл ее и, бросив тело жены в горящую печь, закрыл дверцу.
Никто никогда не узнает, что случилось с Мартой. В резиденции Витгенштейнов будут думать, что она ушла так же, как и Ширин. Все посчитали, что ее поступок был продиктован традиционными понятиями о чести женщины Востока.
Наргис, расставшись с Мартой и обслужив гостей Бахмана, немедленно побежала на чердак, взяла стеклограф и спрятала его в пещере над речкой, протекающей за садом. Затем она попыталась проникнуть в комнату, где Марта спрятала листовки. Напрасно. Только когда Бахманы выехали из резиденции, девушка прокралась в апартаменты и после длительных поисков нашла свою пачку листовок вместе с запиской, которую оставила Марта. Все отнесла к отцу Ореша. Задумалась, возвращаться ли сейчас во дворец Витгенштейнов. Решила посоветоваться с доктором Иоахимом и пошла к нему в госпиталь.
— Извините, что я так неожиданно.
— Что случилось?
— Марта меня разоблачила.
— Вы что, листовки размножали дома? Я ведь говорил, нельзя этого делать. Размножать должен был кто-то другой.
— Но они сказали, что у меня наиболее безопасно.
— Вы должны были выполнять другое задание. И что теперь?
— Я ничего ей не сказала. Она дала мне время подумать. В четыре часа я должна ей все объяснить. Удивительно, она никому ничего не рассказала и неожиданно уехала с Бахманом. Воспользовавшись случаем, я забрала листовки и вынесла их из дома.
— Ах так?!
— Я нашла также и какую-то записку. Марта положила ее вместе с листовками. Написано, кажется, по-немецки.
Иоахим посмотрел записку, написанную мелким почерком, усмехнулся и сказал:
— Это по-армянски, в доме Витгенштейнов никто ее не прочитает.