— Ну конечно!
— Давно?
— Да только что!
— И ты сломя голову бросился меня искать?
— А как же иначе? Сам посуди, в Бами все только и говорят о недавней стычке с текинцами у Бендессен и твоем геройстве.
— Так уж и о «геройстве»?
— Конечно! Это ведь совершенно легендарное дело получилось. Ты с дюжиной казаков восемь часов отражал нападение трех сотен туркмен. Спас доктора. Убил вражеского предводителя. Как жаль, что я не был с тобой там!
— Не торопись, навоюешься еще, — с легкой улыбкой поспешил охладить его пыл Дмитрий. — Кстати, есть хочешь?
— Если честно, очень!
— Тогда ты вовремя. Шулюм, кажется, уже поспел.
— Что, прости?
— Сейчас узнаешь.
— Здравствуйте, Александр Александрович, — поприветствовал гостя взмокший от работы Федор. — Каково поживаете?
— Все хорошо, Федя. А ты как?
— Слава богу, — истово перекрестился Шматов на маленькую икону, видневшуюся в палатке и составляющую ее единственное украшение. — Не подстрелили еще текинцы, благодаря заступничеству Царицы Небесной.
— Погоди, а ты тоже был у Бендессен?
— А как же. Мы с Дмитрием Николаевичем, ровно иголка с ниткой, куда он — туда и я.
— Славно.
— А то. Кушать будете?
— Если угощаешь, так отчего же нет?
— Тогда присаживайтесь, у нас все готово.
— Какой интересный стакан! — обратил внимание гардемарин на посуду. — На бутылку похож, только без горлышка.
— Бутылка и есть, — усмехнулся Будищев, — точнее была. Солдаты наловчились делать.
— Но как?!
— Все просто, двое обворачивают штоф в нужном месте бечевой и быстро-быстро трут ею, нагревая стекло. Потом третий обливает ее водой, после чего лишнее легко отламывается.
— Наши солдаты знают физику за гимназический курс?
— Скажешь тоже, Сашка! Они, в большинстве своем, даже слова такого никогда не слышали, но вот соображалка у них работает, этого не отнять.
— Феноменально!
Пока Дмитрий объяснял приятелю технологию изготовления стаканов в походе, Федор наполнил глиняную миску столь восхитительно пахнущим варевом и подал ее гардемарину. Тот, поблагодарив Шматова легким кивком, принял ее и зачерпнул полную ложку.
— Смотри не обожгись, — с усмешкой предостерег его Будищев.
— Постараюсь, — отвечал ему Майер, усердно дуя на свое орудие труда, после чего заглотил содержимое целиком и широко раскрыл глаза от удивления. — Чудный супчик. Браво, Федя! Ты где научился так хорошо готовить? Ей-богу, даже не помню, когда я в последний раз ел нечто подобное!
— Где уж мне, — простодушно отозвался денщик. — Это все Дмитрий Николаевич…
— Вот как? — искренне удивился молодой человек и вопросительно посмотрел на своего бывшего соседа.
— Хобби у меня такое, — выразительно взглянув в сторону Федьки, ответил тот. — Даг один знакомый научил в свое время.
— Кто, прости?
— Да так, один знакомый из Дагестана. Не забивай себе дурным голову и кушай. Наедай шею, как у быка… хвост.
— С удовольствием.
Немудреное блюдо из вареной баранины настолько пришлось по вкусу проголодавшемуся за время пути Майеру, что он непременно объел бы своего товарища вместе со слугой, но неожиданно появился вестовой от Скобелева и передал категорический приказ Будищеву вместе со Шматовым немедля прибыть к генералу. Быстро накинув успевший изрядно потрепаться китель, Дмитрий прицепил на пояс кортик и револьвер, приведя своего гостя в восторг столь боевым видом. Федька тоже приоделся в солдатскую кумачовую рубаху[6] без погон и приколол к ней крест, пожалованный ему во время вой ны с турками самим цесаревичем. Завершала его наряд внушительная кобура с револьвером Галана.
— Да ты просто герой! — не удержался от ухмылки гардемарин.
— Смейся-смейся, — добродушно отвечал ему кондуктор, — а Федор из этого чуда техники трех текинцев разом завалил и жизнь мне спас.
— Неужели правда? — изумился Майер.
— Ага, — кивнул Шматов. — Только на четвертого патронов не хватило, а Дмитрий Николаевич в него как ножик свой швырнет, и прямо в сердце супостату. Так что он мне тоже жизнь спас.
— Федя — ты мой кумир!
— Хорош лясы точить, а то Скобелев с нас такую шкурку за опоздание соскоблит, что мало не покажется.
Как выяснилось, командующий вызвал не только Дмитрия, но также всех уцелевших участников вчерашнего дела. Осталось их, к сожалению, не так много. Двое погибло на месте, еще один — Ефим Дудка — отдал богу душу уже после боя, а доктор Студитский и еще трое казаков отправились в госпиталь. Так что теперь в строю стояло всего лишь десять человек, включая Дмитрия, фон Левенштерна и отчего-то их слуг.