– Воды опять нет, – тяжко вздохнул Шматов, присаживаясь в тень рядом с офицерами.
– Как это может быть? – возмутился Шеман, посмотрев на Федора так, будто это он был во всем виноват.
– Опять текинцы отвели, – развел руками денщик, успевший обежать все окрестности и все разведать.
– Черт знает что такое!
– Господа, – попытался перевести разговор на другую тему Майер. – Вы слышали, что в соседнем ауле наши имели перестрелку с противником и освободили пленника?
– Нашего? – ахнул сердобольный денщик.
– Нет, кажется, персиянина.
– Все одно живая душа.
– Хитрозадые наши казачки, просто караул! – устало покачал головой Будищев, но, увидев вопросительные взгляды своих спутников, счел должным пояснить: – Освободили парня и тут же артиллеристам сплавили. Дескать, кормите теперь и поите болезного. Вон он на фургоне сидит и лыбится как пришибленный.
– Не бросать же его было?
– Тоже верно, – не стал спорить Дмитрий и, откинув голову на глинобитную стену, прикрыл глаза.
– Лучше скажите, кондуктор, – вернул его в реальность Шеман, – готовы ли позиции?
– Почти, господин лейтенант.
– В каком смысле почти?
– В том, что наши пулеметы установлены, осталось только скосить эту высокую траву, как ее…
– Джугуру?[12]
– Вот-вот.
– И в чем же задержка?
– Так косить нечем. У артиллеристов хоть сабли есть, а нам чем?
– Вот носили бы палаш, как оно полагается по форме, так и было бы чем! – не удержался от нотации офицер. – Берите хоть с гардемарина пример.
– Да уж, – в голосе Дмитрия послышалось раздражение, – много бы я накосил одним палашом…
– Никто не заставляет вас делать это самому. Дали бы его матросам, да и дело с концом.
– Хм, – шумно втянул в себя воздух Будищев, но затем, немного успокоившись, пришел к выводу, что никакого холодного оружия кроме кортика у него с собой все равно нет, а матросы прекрасно справятся и саперными или, точнее, линнеманновскими лопатками.
Как ни крути, а сидеть в тени было несравненно приятнее, нежели идти под палящим солнцем, и господа офицеры понемногу расслабились. К тому же матрос Абабков принес им чудом сохранившейся у гардемарина сельтерской воды, которой Майер щедро поделился с товарищами. Жара сразу показалась не такой уж и изнуряющей, а жизнь беспросветной.
– Ваши благородия, – отвлек их от приятного времяпровождения худой как жердь солдат с изможденным курносым лицом. – Сделайте божескую милость, прикажите дать воды!
– Ты чего, братец, какой еще воды? – не понял сначала лейтенант, с сожалением отставляя в сторону пустую бутылку.
– Не дайте пропасть христианской душе, – не слушая его, продолжал обезумевший от жажды стрелок. – Мочи нет больше терпеть!
– Он, верно, узнал, что у нас есть вода в баках, – тихо пояснил гардемарин.
– Даже не знаю, действительно, духота просто ужасная…
– Нет! – решительно поднялся Дмитрий. – Осади назад, пехота!
– Помилосердствуйте…
– Охолонь, парень. Скоро всем будут воду давать, тогда и попьешь!
– Явите божескую…
– Пошел вон, я сказал!
Тут ему на помощь пришли матросы. Услышав шум, они подхватили брыкающегося солдата и утащили от греха прочь. Тот некоторое время еще пытался сопротивляться, но вскоре затих.
– Фершала сюды! – закричал один из моряков, сообразив, что с пехотинцем случилось что-то неладное.
На зов тут же явился фельдшер – рослый брюнет с явно семитскими чертами лица. Представитель медицины с важным видом дал понюхать впавшему в беспамятство стрелку нашатырь, отчего тот сразу же открыл глаза, и у него пошла носом кровь.
– Будет жить, – удовлетворенно кивнул головой внимательно наблюдавший за этими манипуляциями Будищев.
– Случалось видеть такое прежде? – поинтересовался Шеман.
– Так точно. Солнечный удар.
– Может быть, все же можно уделить некоторое количество воды для питья? – робко спросил Майер.
– Нет! – отрезал Дмитрий.
– Кондуктор прав! – поддержал его решение лейтенант.
– Но почему?
– Саша, – устало вздохнул его бывший сосед по каюте, – у нас в отряде шестьсот рыл с гаком. Проглотят в один присест и не заметят, а без воды наши пулеметы – бесполезны!
Новость о том, что флотские не дали «пехоцкому» воды, разнеслась по их маленькому отряду почти мгновенно. Моряки вообще не пользовались популярностью среди чинов Русской императорской армии, а этот инцидент, безмерно преувеличенный молвой, симпатий им никоим образом не добавил. Так что теперь, стоило матросу появиться рядом с солдатами, его встречало настороженное, почти враждебное, молчание. Казалось, стоит проскочить малейшей искре и между участниками похода вспыхнет конфликт, но скованные железной воинской дисциплиной военные держали себя в руках. Ведь совсем рядом был настоящий и куда более опасный враг, готовый воспользоваться любой даже самой мельчайшей оплошностью «белых рубах», дерзнувших бросить вызов самым знаменитым воинам Средней Азии.