– Ты обливаешься потом, – смеялся Фарнак, лицо которого блестело, как полированное сандаловое дерево, – ибо ты гипербореец и привык к снегам Скифии! Ты и храбрость показал на льду пролива!
– Тебе известно это, преславный царевич? – не удержался от удивления Асандр.
– А ты думал, что мы не знаем, кто живет на том берегу моря и в чем его доблесть?
– Нет, я просто полагал, что я слишком ничтожный человек, чтобы мною мог интересоваться ты или твой богоравный отец!
– Ты не так ничтожен, как говоришь. Ты смелый военачальник, создал фиас евпатористов и к тому же находишься в родстве с бывшими царями боспорскими – Спартокидами!
– Так, но все это лишь вспышки тлеющего угля, они еле видны, когда сияет солнце славы и могущества великого Митридата!
– Ты хорошо говоришь и заслуженно удостоен милостивого внимания государя!.. А вино ты пьешь, женщин любишь? Судя по рассказам – да!
– Разве есть боспорец, который не пьет вина и не любит женщин?
Оба рассмеялись. Почувствовали взаимную приязнь, дружеское расположение. Возможно, это чувство и предопределило их будущую дружбу, рожденную в круговороте необыкновенных событий, выпавших на долю этих незаурядных мужей. Но тогда они не знали, да и не могли знать о тех испытаниях, которые ожидали их в грядущем, настолько же ярком, насколько и трагическом.
После посещения прохладного погребка настроение улучшилось. Продолжая осмотр города, Асандр побывал в храме Автолика, покровителя Синопы. С достоинством вручил его жрецам посильные дары. Был поражен совершенством изваяния Автолика, созданного рукой знаменитого Стенида.
А вечером, после бани и переодевания, они прибыли во дворец Митридата, где готовился богатый пир, посвященный началу великого похода. Асандр заранее отослал Гиерона на корабль с вощеной дощечкой, на которой было нацарапано приказание Панталеону. Расторопный слуга вернулся вовремя с душком вина и в хорошем настроении.
– Все выполнил? – спросил хозяин.
– Все, господин! – ответил раб.
Войдя в пиршественный зал, боспорец изумился при виде его величины и роскошного убранства. Ничего подобного он доселе не встречал. Казалось, мраморные своды и ряды рубчатых колонн уходили куда-то вдаль и терялись в голубой полутьме, чему способствовал синий дым, струящийся из курильниц, расставленных тут и там. Столов еще не вносили, но в зал вливались толпы разряженных людей. Полководцы, телохранители, сатрапы, евнухи, племенные царьки, слуги и господа, скоморохи в дурацких колпаках и певцы с арфами – все смешались в пестром круговороте.
Асандр подумал, что появился сам царь, увидев позолоченные носилки, на которых возлежал мужчина в золотом головном уборе. Но это оказался один из сатрапов, тоже царских кровей, пользующийся старинной привилегией – появляться в царской трапезной на плечах десятка черных рабов-носильщиков.
– Тирибаз!.. Тирибаз! – послышались возгласы вокруг. – Он богат, как Крез, и знатен, как сам Митридат!
С носилок сошел вялый отпрыск древнего рода, поддерживаемый приближенными. Лицо его было неподвижно, а глаза пустые, как у статуи. Он проследовал вперед и стал в один ряд с теми, кто имел право первым приветствовать царя.
С появлением Митридата все заняли подобающие места. Знатные и богатые оказались впереди, они приветствовали царя, подняв руки. Слуги исчезли в коридорах, готовясь вернуться с накрытыми столами и пиршественными ложами. Развлекатели отхлынули в сторону и ждали сигнала, чтобы показать свое искусство, когда царь этого пожелает. Во время пира Митридату прислуживали малые цари, такие, как Олтак и Благой или женоподобный Феникс, впоследствии изменивший ему. И Тирибаз имел почетную должность царского виночерпия.
Ораторы взахлеб произносили длинные хвалебные речи-тосты. Все в один голос предрекали Риму близкую гибель, а Митридату – трон владыки вселенной.
– С запада Риму грозит меч Сертория, этого Ганнибала наших дней! А с востока твои непобедимые рати! Рим угодил в тиски, как орех между зубами! Риму – конец!.. – возглашали одни.
– А орех-то с гнильцой!.. В Капуе взбунтовались гладиаторы и рабы, но римские стратеги не могут разгромить их, как ты разгромил боспорских рабов! Позор! Бунт ширится, он, подобно гнилой горячке, разъедает и сжигает внутренности римского чудовища. Рим слаб и болен, ему не по силам одолеть даже собственных рабов!.. Так добей же его! – вторили им другие, поймав благосклонный взгляд царя.
Льстивые ораторы знали, что, по мнению Митридата, рабский бунт, поднятый фракийцем-гладиатором Спартаком, произошел кстати. Это удар по Риму изнутри! Он поможет понтийским ратям скорее закончить победоносную войну. Упоминание же о разгроме боспорского царства рабов сейчас вдвойне приятно царю, как подтверждение его превосходства над римлянами.
Многим памятно, как привезли в Синопу закованного в цепи рабского вожака Савмака, царя рабов! Гордый рабский царь отказался стать воином Митридата, как ему было предложено и принял смерть…
Обсуждая ныне рабское восстание Спартака, придворные мудрецы полагали, что оно в ходе войны выдохнется само собою, рабы разбегутся. Если же продлится, то будет подавлено железной рукой Митридата, когда он станет хозяином Рима. И Спартак разделит участь Савмака.
Пир продолжался. Поэты обращались к царю с хвалебными стихами, соревнуясь с ораторами в грубейшей лести. Сравнивали Митридата с Александром Македонским. Предлагали собрать всех носильщиков царства, чтобы те смогли унести добычу, которая ожидает Митридата в ближайшем будущем.
Ораторов и поэтов одаривали по-царски, как бы в счет неслыханных трофеев предстоящей войны.
Пытаясь разглядеть царя, возлежавшего на пиршественном ложе, Асандр заметил, что лик Митридата суров и исполнен надменного высокомерия, совсем не такой, как утром на холме. Выждав, когда водопад льстивых слов, обращенных к царю, несколько приутих, боспорец мигнул Гиерону. Тот мгновенно исчез и вскоре возвратился во главе процессии боспорских евпатористов. Они были одеты в белые накидки и размахивали зелеными ветвями, высоко вздымая щиты с изображением Митридата. По знаку Гиерона фиаситы запели гимн, восхваляющий Митридата как «бога живого и милостивого».