Еще не достигнув передовой линии вифинских войск, лихие лучники с колесниц осыпали противника градом стрел. Сразу началась сумятица и бестолковщина, предшествующая паническому бегству. В оробевшие ряды защитников города врезались бешено скачущие кони, за которыми грохотали и подпрыгивали окованные сталью боевые колесницы. Лошади топтали людей, а страшные серпы косили их, как спелую ниву, разбрасывая вокруг куски многократно рассеченных тел. Кровавые брызги летели вверх от этой неумолимой мельницы смерти. Колесницы и кони, возницы и лучники были залиты кровью, их нельзя было узнать, когда они возвратились на место сбора.
Белоснежные скакуны Митридата потемнели, стали красно-пегими. От них шел пар, они тяжело дышали. Митридат, как бог войны, с бородой, окрашенной кровью врагов, сошел с колесницы, опьяненный победой.
Асандр был потрясен той стремительностью, с которой Митридат разделался с главной колонной вифинской рати, принудив ее правое и левое крылья к беспорядочному бегству. И хотя ему было очевидно, что римские легионеры составляли в ней меньшинство, а большая часть состояла из вифинцев и местных варваров, – увиденного им было достаточно, чтобы уверовать в непреоборимую силу и непобедимость Митридатовых полчищ.
Узрев царя, сходящего с колесницы, он преисполнился чувства восторга и благоговения. Но, подойдя ближе, вместе с толпой придворных, вгляделся в изменчивый лик Митридата и поразился его необычным выражением. Асандр уже видел царя милостивым и простым, как воин. Видел и надменно-величавым во время пира. А сейчас перед ним предстал хищник, забрызганный кровью, с волчьим взглядом и неприятно оскаленными зубами. Растрепанная борода казалась омерзительной от висевших на ней сгустков крови, а сбившийся набок золотой шлем как-то неприлично нарушал царственное благочиние. Митридат был утомлен битвой и, видимо, испытывал жажду. Он отдувался и облизывал языком сухие губы, что опять-таки покоробило боспорца. Мелькнула хулительная мысль, что царь сейчас похож не на земного бога, избранника небесного Олимпа, а на сказочного андрофага, только что упившегося человеческой кровью.
– Слава великому Митридату! Слава владыке мира! – вопили в исступлении приближенные. – Слава победителю!..
Жаркие чувства, с которыми Асандр устремился было к царю, сменились чем-то напоминающим испуг. В душевном смятении он остановился и даже сделал шаг назад, лицо его вытянулось, глаза широко раскрылись. Почудилось, что этот лихой рубака не воитель, а мясник, и не стремление к власти над миром обуревает его, а единственно страсть к уничтожению, убийству! Неужели эта отталкивающая звериная маска – первообраз того, кто в глазах народов выглядит отцом-благодетелем и любимцем богов?..
Возбужденный, запыхавшийся царь принял из рук верного евнуха мех с легким, утоляющим жажду вином. Обвел вокруг испытующим взглядом. Асандру показалось, что царь заметил его замешательство и даже подозрительно прищурил глаза. Зная, как ревнив Митридат к почитанию его особы, боспорец похолодел, чувствуя, что сейчас, возможно, решается его судьба. Почва поплыла под ногами. Он с усилием превозмог себя, стряхнул мгновенное оцепенение. «Как поступить? Что сказать?» – лихорадочно думал он. И тут же нашелся, поспешил опередить других, упал на колени у самой колесницы и протянул вперед руки.
– Боги управляли твоими боевыми конями! – вскричал он в тон со всеми. – Они решили увенчать тебя золотым венком победы!.. О богоравный Евпатор Дионис!.. Теперь я знаю, что ты станешь владыкой мира, ибо я увидел сияние вокруг твоей головы и был ослеплен им!
Эти пылкие слова прозвучали громче всех кличей и привлекли внимание царя. Асандр рассчитывал, что они должны объяснить его поведение, оправдать заминку в момент всеобщего ликования. Но его громогласное возглашение заставило всех остановиться и умолкнуть. Асандр испугался, почувствовал себя в центре внимания. Раскаленный взор Митридата словно копьем пронзил его, и ему показалось, что царь благодаря своим колдовским способностям разгадал его истинные чувства. Он ощутил зябкую дрожь во всем теле и замер в позе молящегося, стоя на коленях с протянутыми к царю руками.
– Хварно!.. Хварно!.. – прошел горячий шепот среди приближенных, который перешел в громоподобный вопль: – Хварно! Он увидел хварно!.. Это откровение богов! Ты подлинный бог, о Митридат!.. Ты окружен божественным ореолом!
Взор Митридата смягчился, лик стал менее заостренным, жесткие морщины расправились. Царь узнал того, кто был ослеплен исходящим от него особым сиянием «хварно» – и так громко предрекал ему владычество над миром. Им оказался не искушенный придворный льстец, но боспорец, человек с далекого северного берега Понта Эвксинского. Один из тех, кто уже изменял ему в прошлом из боязни его поражения и последующего римского возмездия. И этот человек ныне уверовал в него, убедился в его мощи и преклонился перед ним!.. Пусть же все узнают об этом и сами укрепятся в своей преданности царю и вере в его сверхъестественные качества.
– Боги внемлют! – сказал царь, отрываясь от меха и переводя дух.
Его слова прозвучали с подчеркнутой простотой, даже скромностью. Однако каждый понимал, что это простота необычная, она – проявление истинной божественности, а скромность – выражение уверенности в данной богами неограниченной власти.
Асандру подумалось, что царь опять становится самим собою, таким, какого он встретил там, на холме, – обаятельным и милостивым. Эта мысль принесла ему душевное облегчение. Он вздохнул, ощутив под коленями твердую почву.
– Боги внемлют, – продолжал царь, как бы в раздумье. – А слова и видение этого человека внушены ему богами же! Так воспримем их как откровение!.. Ты прав, Асандр, мы победим, ибо настало время взыскать с Рима за все преступления, которые он совершил!
И наградил боспорца по-царски, как награждают лишь варварские восточные цари, не знающие меры ни в жестокости, ни в поощрении. Асандр после этого случая неожиданно оказался владельцем дорогих украшений и одежд, золотых монет и серебряных кубков, чеканенного оружия и немалой толпы смуглых южных рабов и рабынь, которые несли все эти дары. Митридат пожаловал его званием тысячника тяжелой конницы и пожизненной должностью советника своего сына Махара.