— …И дела, неугодные Господу, Богу своему, стали творить, и построили себе высоты во всех городах своих…
Словно приглушённое эхо вторили словам Иорама бен Шамаха молящиеся, стоявшие коленопреклонённо на простом тонком коврике.
— … И стали совершать там курения на всех высотах, и служили идолам…
Среди сектантов были люди самого разного возраста и сословия: ремесленники, купцы, вольноотпущенники, городской демос, мореплаватели, гоплиты… Большинство составляли «сыны Израилевы», переселившиеся в Понт, чтобы спастись от преследований саддукеев[81] и фарисеев[82], а также нынешнего царя Иудеи, жестокого и властолюбивого Иоханана Гиркана, сына Симона Маккавея. Но были здесь и каппадокийцы, и эллины, и персы, и представители других племён, населяющих Понтийское государство.
— … И закончится греховное царство тьмы, и придёт Сотер, и воздаст сынам света…
«Сотер… Сотер… — исступлённый шёпот постепенно перерастал в гул. — Воздаст сынам света… Не пройдёт род сей…»
Седые волосы Иорама бен Шамаха, сзади подсвеченные светильниками, образовали вокруг головы нимб, в глазах загорались и гасли оранжевые искры, и вся его фигура, закутанная в белый плащ, казалось, парила над полом…
После моления ессеи перешли в соседнюю комнату, где был накрыт длинный деревянный стол для священной трапезы — только недорогое красное вино и по лепёшке на брата. При полном молчании отведав вина и хлеба, они стали прощаться с хозяином дома. Иорам бен Шамах обнимал каждого, прикасаясь щекой к щеке единоверца. Одному из них, коренастому юноше с коротко подстриженными кудрявыми волосами, он шепнул на ухо: «Останься…», и тот покорно отошёл в тёмный угол, дожидаясь, пока последний ессей не покинет дом.
— Следуй за мной, — приказал юноше Иорам бен Шамах, когда проверил надёжность засовов на входной двери.
Освещая путь сильно чадящим глиняным светильником, наполненным земляным маслом, он повёл юношу внутрь дома.
Комната, куда они вошли, была уставлена сосудами всевозможных форм и размеров из керамики, стекла и металла. Воздух в ней был напоен запахами трав, связками висевших на всех четырёх стенах от пола до потолка. Посреди комнаты стоял круглый стол и два дифра[83].
Иорам бен Шамах молча указал юноше на один из них, а сам, насыпав в шаровидный сосуд из стекла серебристо-белый порошок, зажёг его. Комната осветилась ярким голубоватым светом. Сдвинув сосуд в центр стола, и потушив глиняный светильник, лекарь сел и надолго задумался, глядя на перламутрово-белую сферу, внутри которой рождалось таинственное голубоватое свечение. Юноша с почтением и опаской наблюдал за хозяином дома, не смея шелохнуться.
— Паппий… — голос Иорама бен Шамаха был усталым и бесцветным. — Я доволен твоим прилежанием и твоими успехами.
— Спасибо, танаим[84]…
— Не называй меня так, — глубокая борозда перечеркнула высокий лоб иудея от корней волос до крупного горбатого носа. — В этой комнате мы прежде всего слуги Асклепия[85]. Потому, если хочешь, зови меня впредь просто учителем.
Паппий молча склонил голову в знак согласия.
— Восемь раз плодоносили оливы с тех пор, как твой отец Менофил привёл тебя за руку в этот дом. Своими знаниями в высоком и благородном искусстве врачевания делился я с тобой без утайки и теперь очень рад — у меня появился достойный преемник. Ибо я уже стар и смертен, несмотря на то, что многие тайны человеческого организма мне понятны и ведомы…
Юноша встрепенулся, хотел что-то сказать своему учителю, но тот ласково положил ладонь на его колено, заставив умолкнуть на полуслове.
— Выслушай меня до конца… — Иорам бен Шамах задумчиво погладил чёрную с седыми прядями бороду. — Тяжёлые грядут времена. Ненасытные римляне не успокоятся до тех пор, пока весь Понт Евксинский не станет Маре Романум[86]. Остановить их, тем более — победить, невероятно трудно. Понту нужна твёрдая рука, железная воля и могучий ум великого стратега. К большой кручине нашей, такого человека пока нет.
— Прости, учитель, — а царь Митридат Эвергет?
— Я с тобой всегда был откровенен. Не покривлю душой и на сей раз. Я преклоняюсь перед его мужеством и дальновидностью. Он мне люб, как брат. Но… — лекарь горько улыбнулся. — Великий царь Понта потерял главное, что движет любым человеком — надежду. Он не верит в победу над Римом. Безверие — болезнь страшная, неизлечимая. Она притупляет ум, делает человека безвольным, слабым, легко поддающимся чужому влиянию.
81
Саддукеи — одна из главных общественно-религиозных группировок Иудеи во 2 в. до н.э.; С. поддерживали римское господство в Иудее.
85
Асклепий — в греческой мифологии бог врачевания, в римской мифологии он именовался Эскулапом.