— Меня послал к тебе Тарулас… — наконец решившись, дрожащим голоском сказала девушка.
Пилумна словно обухом хватили между глаз. Вытаращившись на Селино, как на привидение, он схватил её за руку.
— Повтори! — прохрипел Пилумн, трезвея.
— Ой, больно! — вскричала галатка. — Тарулас в эргастуле царского дворца.
— Я сплю… — помотал лохматой головой Пилумн. — Это мне снится… — он подошёл к тазу с водой, плеснул на лицо и грудь. — Сейчас всё пройдёт… — словно незрячий, он прикоснулся рукой к девушке. — Нет, это не видение. Скажи ещё раз.
— Тарулас просил тебя разыскать. Он надеется на твою помощь.
— Он жив… Жив! О, боги! — возопил просиявший Пилумн, подхватил девушку на руки и закружил по своему убежищу в каком-то нелепом диком танце. — Ай, Рутилий, ай, Тарулас… Барра!
Вход в эргастул был отгорожен от улицы высокой каменной стеной с воротами. В небольшом дворике слонялись унылые стражи подземелья — пятеро наёмников из Крита. Стоял тихий летний вечер, и им были хорошо слышны звуки кифары, доносившиеся из распахнутых окон царского дворца. Там пировала синопская знать и придворные. Царица Лаодика навёрстывала упущенное — при Митридате Эвергете празднества устраивались редко, в основном по случаю победы над врагами, в честь стратегов.
— Да, им весело… — один из наёмников, узколицый и черноволосый, зло сплюнул. — А тут в горле пересохло, будто песку наглотался.
— Не мешало бы и нам пропустить глоток-другой хорошего винца, — философски заметил рослый гоплит с рассечённой верхней губой.
— И получить полсотни палочных ударов, — ехидно вставил третий, коренастый и короткорукий.
— А кто узнает? — узколицый бросил мимолётный взгляд на двух стражей, чуть поодаль лениво игравших в кости на щелчки по носу.
— Если сами не проболтаемся или дежурный лохаг[145] не наскочит — никто, — рослый наёмник с вожделением посмотрел на калитку в воротах — неподалёку от эргастула, на соседней улице, была харчевня, где столовались гоплиты царской хилии.
— С нашими дырявыми кошельками можно рассчитывать разве что на помои, подаваемые в харчевнях на пристани, — коренастый невесело ухмыльнулся.
И в это время кто-то с силой забарабанил в калитку.
— Эй, Фарнакион, открывай, ржавый якорь тебе в ребро!
— Посмотри, кто этот наглец, — приказал старший из стражников, узколицый, коренастый гоплиту.
Тот открыл калитку, и в дворик ввалился здоровенный детина в одежде моряка. В волосатых мускулистых лапищах он держал наполненный под завязку бурдюк. Его квадратное лицо расплылось в блаженной улыбке.
— Фарнакион, дружище! Вот я… Давай чаши. Нальём и… — моряк недоумённым взглядом окинул стражников. — К-куда я попал? Где Фарнакион?
— Он пьян, — коренастый выразительно подмигнул своим товарищам и кивком показал на бурдюк. — Эй, приятель! Что там у тебя? — он потянул бурдюк к себе.
— Э-э, куда? Меня звал Фарнакион… у него праздник… Где вы его спрятали? Фарнакио-он!
— Придёт он. Скоро… — коренастый обнял моряка за плечи. — Подождём. А пока давай попробуем винцо. Или у тебя в бурдюке дешёвая кислятина?
— Да ты… ты что?! Я его привёз из… неважно откуда, но лучшего в Синопе вам не найти. Не веришь? Подставляй чашу!
Моряк распустил завязки бурдюка, и в шлем гоплита хлынула пенящаяся струя.
— Постой, — придержал старший коренастого, уже приложившегося к краю шлема. — Дай ему, — показал на моряка. — Сначала пусть он…
— Мр-р… — заурчал моряк, схватил шлем и прильнул к нему, как страждущий к роднику.
— Остановись, хватит! — коренастый с трудом забрал у моряка необычную чашу и в точности повторил его действия…
Вскоре во дворике царского эргастула стало весело — вино и впрямь оказалось отменным. Тем временем стало совсем темно и кто-то из стражников зажёг факел. Моряк, окинув довольным взглядом изрядно захмелевших гоплитов, незаметно для них подошёл к калитке, отодвинул засовы и тихо посвистел. Услышав такой же свист в ответ, он весело оскалил зубы и вразвалку подошёл к пирующим стражам царской темницы.
Дальнейшее свершилось настолько быстро, что стражники не успели не только поднять тревогу, но и опомниться. Схватив двух наёмников за шиворот, моряк столкнул их лбами, и они свалились, как подкошенные. Ещё два удара огромным кулачищем — и на ногах остался только старший стражник. Он успел выхватить меч из ножен, но в дворик уже вбежали вооружённые люди, и кто-то из них ударил его мечом плашмя. Гоплит тихо охнул и медленно осел на каменные плиты.