– Зачем нам соглядатаи? Давай скроемся от них!
Царица указала глазами на увязавшихся за ними Мнаситея и Дионисия.
Митридат молча кивнул и, взяв мать за руку, устремился напролом в скопище народа. В нем вдруг разыгрался азарт, когда он заметил, что долговязый македонец в своей широкополой шляпе-кавсии, вытянув шею, старается определить, куда неожиданно исчезли шедшие впереди царица с сыном. Митридат расслышал возглас Дионисия, который успел заметить розовый плащ царицы, и потащил спотыкающуюся о чужие ноги Лаодику в какой-то узкий переулок.
Дома в нем стояли так близко, что края черепичных кровель едва не касались друг друга. Между ними оставался узкий просвет, в который можно было увидеть бледно-синие небеса с багряным отсветом заката.
Узкая улочка вела немного под уклон, делая частые повороты. Под ноги бегущих Лаодики и Митридата то и дело попадались крутые ступеньки, вырубленные в твердом каменистом грунте. Это был склон холма, на котором стояла царская цитадель.
Митридат смело перескакивал через ступеньки, не сбавляя бега. Лаодика с визгом не отставала от него, крепко держась за его руку. Она потеряла плащ и диадему.
Беглецы свернули в другой переулок, потом в третий.
Разом остановились, прислонившись вспотевшими спинами к известняковой стене какого-то дома, еще хранившей дневное тепло. Митридат взглянул сбоку на мать.
Она шумно дышала после стремительного бега, грудь ее высоко вздымалась. Выбившиеся из прически локоны упали на лоб. На щеках полыхал румянец, отчего она выглядела гораздо моложе своих лет. Лаодика тоже повернула голову и встретилась глазами с сыном..
Какой-то миг они глядели друг на друга как заговорщики, чувствуя в происходящем некое единство мыслей и действий. Затем, повинуясь внутреннему порыву, расхохотались оба враз. Смех заразил их безудержным весельем, которое извергалось из них подобно водопаду. Возбуждение от погони сменилось радостным осознанием того, что они оставили своих преследователей в глупом положении.
Митридат-младший воспринял воцарение своего старшего брата как чудовищное предательство со стороны матери. В нем кипело негодование и против знати, позабывшей о нем, и против сестер, ходивших смотреть на торжество. Когда во дворце шумело пиршество, озлобившийся на весь белый свет юнец заперся в своей комнате и рыдал, уткнувшись в подушку. С ним был только старый слуга-фригиец, который безуспешно старался хоть чем-то развлечь своего господина.
Под вечер Митридат поднялся с ложа с опухшим от слез лицом. И сразу потребовал вина.
Фригиец побежал в дворцовые подвалы, полагая, что во время Дионисий всем полезно угощаться вином. Вдобавок он надеялся, что, напившись вина, царевич быстро заснет и угомонится.
Возвращаясь обратно с ойнохоей, наполненной хмельным напитком, слуга столкнулся в портике внутреннего двора с Антиохой.
– Дитис,- окликнула слугу Антиоха,- ты спешишь к своему господину?
– О да, прелестная,- поклонился фригиец.
– Чем занят мой братец?
– Весь день лил слезы, теперь решил залить горе вином.
– Что ж,- улыбнулась Антиоха,- вино- лучший выход для слабого духом.
– О, если бы, прелестная Антиоха, ты побеседовала со своим братом о мужском достоинстве, я убежден, это придало бы крепости его духу,- просительным голосом промолвил слуга.
Девушка помедлила, задумчиво поведя бровями, потом сказала:
– Я не уверена в этом, Дитис. Однако мне есть что сказать своему слабохарактерному братцу. Идем!
Митридат был готов встретить слугу сердитой бранью, полагая, что тот ходил слишком долго. Увидев вместе с ним свою старшую сестру, он сначала слегка растерялся, но тут же приободрился, решив, что Антиоха пришла его утешить. И даже придал своему заплаканному лицу печально-страдальческое выражение.
– Вот уж не думала, клянусь Афиной, что мой брат и в пятнадцать лет будет таким же размазней, каким был и в семь, и в десять лет,- насмешливо сказала Антиоха, с ехидцей глядя на распростертого на ложе Митридата.- Никак не думала, что из двух братьев, рожденных одной матерью и носящих одно и то же имя, старший окажется сильным духом и телом, а младший будет словно вылеплен из воска. Над чем рыдаешь, Митридат? Я пришла поплакать вместе с тобой.
Сказанное Антиохой и ее тон сильно уязвили Митридата-младшего.
– Так ты заодно с матерью, обманувшей меня,- плаксиво воскликнул он, вскочив с ложа как ужаленный.- Все сговорились вокруг! Я предан всеми! Но боги покарают вас, ибо они всегда на стороне обиженных.
– Боги помогают в первую очередь сильным и смелым,- холодно произнесла Антиоха,- а не таким неженкам, как ты. Твой брат трижды достойнее тебя и по праву занял понтийский трон.
Губы Митридата затряслись от подступивших рыданий.
– Не смей так говорить! Не смей!.. Не смей!..- с отчаянием в голосе выкрикивал он, топая ногами.
Это только рассмешило Антиоху.
– Дитис, посмотри: Геракл в гневе!
Старый слуга, желая смягчить ситуацию, предложил брату и сестре вина, налитого им в серебряные чаши.
– Во время праздника Диониса ссориться нельзя,- примирительно сказал он.
– Я не стану пить вино вместе с этой… с этой дрянью!- озлобленно вымолвил Митридат и взмахом руки выбил из рук слуги обе чаши, которые со звоном покатились по полу.
Дитис не знал, что сказать, глядя на свой хитон, залитый вином, и сокрушенно качая лысеющей головой. Антиоха весело рассмеялась.
– Ах, так!- процедил сквозь зубы Митридат, пятясь к стене, где стоял сундук.- Я отучу тебя смеяться надо мной!
Вытащив из-за сундука дротик, Митридат взял его на изготовку. Глаза юноши сверкали отчаянной решимостью.
Ощутив на себе этот взгляд, увидев жало нацеленного на нее копья, Антиоха перестала смеяться. Однако испуга не было у нее на лице.
– Не промахнись, Митридат, иначе я буду презирать тебя,- произнесла Антиоха, бросая вызов взглядом.
– Ах, ты негодная!- выдавил из себя задыхающийся от бешенства Митридат и запустил дротиком в сестру, стоящую, подобно статуе, в десяти шагах от него.
Окрик Дитиса не остановил Митридата.
Короткое копье, просвистев у самого виска Антиохи, с коротким цепким звуком вонзилось в дубовую дверь у нее за спиной, слегка задрожав гладким древком.
Антиоха стояла бледная, с плотно сжатым ртом. Ее большие синие глаза, казалось, стали еще больше в этот страшный миг.
Фригиец, упав на колени, воздел руки кверху, благодаря богов, своих и эллинских, не давших руке брата оборвать жизнь сестры.
По щекам Митридата потекли слезы раскаяния. Как он посмел поднять копье на свою сестру, такую красивую, такую отважную! Он еще острее почувствовал собственную ничтожность при виде такого бесстрашия.
Митридат бросился к ногам Антиохи, умоляя простить его и не говорить об этом матери и старшему брату.
Фригиец на четвереньках подполз к Антиохе и умолял ее о том же, целуя край девичьего пеплоса.
Антиоха несколько долгих мгновений взирала на это унижение, на трясущиеся от рыданий плечи брата, обнимающего ее колени, но в лице ее не было жалости. Она словно размышляла над чем-то, как будто увидела нечто такое, что сразу изменило ее взгляд на самые привычные вещи.
– Мне кажется, прозвище Добрячок к тебе больше не подходит, братец,- насмешливо сказала наконец Антиоха.- После сегодняшнего поступка ты вполне заслужил иное прозвище. Вот только какое?
И, не прибавив больше ни слова, гордая дочь Лаодики вышла из комнаты.
Глава восьмая
Празднество растянулось на всю ночь. Лаодика с сыном оказались в самом его водовороте, пройдя с процессией до храма Диониса, наблюдая и участвуя, насколько это было возможно, в представлениях, наглядно изображающих жизнь Диониса и его подвиги. Все происходило под открытым небом при свете факелов.
Тексты актеров были немногословны, главным было действо, в котором принимали участие и многие зрители. Миф о рождении и мужании Диониса, сына Зевса и смертной женщины, был хорошо известен в народе.