Митридат, оказавшийся в потоке бегущих вакханок, был оглушен их криками. Его толкали, хлестали по лицу ветками.
Какая-то пьяная девица повисла у него на шее.
– Пойдем со мной, красавчик,- звала она, страстно прижимаясь к юноше всем телом.- Ты будешь мой Дионис, а я- твоя Ариадна. Идем же!..
Митридат вырвался из обвивших его рук, заметался из стороны в сторону, натыкаясь на бегущих вакханок и получая со всех сторон хлесткие удары ветками. Он искал мать, но ее нигде не было.
Им овладело отчаяние, когда волна кричащих и размахивающих тирсами женщин прокатилась через него и он остался один на примятой траве широкого луга. Крики, женские и мужские, удалялись все дальше в ночь, растекаясь по округе, сливаясь со смехом и визгом.
В черных необъятных небесах перемигивались мириады холодных звезд, далеких и безучастных.
Расстроенный Митридат побрел обратно к храму.
У него горела щека от сильного удара веткой лавра, ныло плечо, за которое его ущипнула какая-то налетевшая на него вакханка. Он не знал, что делать и где искать мать.
На площадке перед храмом, по углам которой горели огни в больших медных светильниках, Митридат остановился, не веря своим глазам.
Ему навстречу шла царица Лаодика.
Сын и мать встретились в центре освещенной площади.
Царица выглядела усталой, но довольной. Завитки волос прилипли к ее вспотевшему лбу. Потерянная во время танца застежка открывала взору белое плечо и часть округлой груди. Миртовый венок, немного сдвинутый назад, придавал разрумянившемуся лицу царицы необыкновенное очарование.
Обрадованный Митридат крепко прижал мать к себе, чувствуя, как колотится ее сердце. От нее исходил слабый запах пота, смешанный с ароматом благовоний.
– Ты потерял меня?- с улыбкой спросила Лаодика, когда сын выпустил ее из своих объятий.
Митридат кивнул, ласково проведя кончиками пальцев по разгоряченной материнской щеке. Все-таки у него самая красивая мать на свете!
– Я не побежала вместе со всеми,- сказала царица.- Полагаю, с меня достаточно и танца.
– Ты права, клянусь Митрой,- промолвил Митридат и, повинуясь необъяснимому сладостному влечению, запечатлел на материнских устах пылкий поцелуй.- А теперь нам пора во дворец,- сказал он и потянул мать за руку.- Поспешим!
Они прошли совсем немного рука об руку, когда Митридат восхищенно вымолвил:
– Мама, ты необычайно хороша в этом венке!
– Так я нравлюсь тебе в нем?- отозвалась польщенная Лаодика.
– Очень!
– Как женщина нравлюсь или как вакханка?
Митридат уловил прозвучавший намек, и в этот миг ему стало ясно, ради чего его мать затеяла все это, сбежав вместе с ним от своих приближенных, толкаясь вместе с ним среди мимов и подвыпивших зрителей, угощаясь дешевым вином возле распахнутых настежь дверей таверн и харчевен. Сколько раз за все это время они прижимались друг к другу, стиснутые в давке, дышали друг другу в лицо, когда вокруг происходило бурное веселье, целовались, возбужденные этим и всем творившемся на празднике. Митридат позабыл про свою робость и стыд в этих шумных хмельных сумерках, часто совсем не по-сыновнему обнимая свою красивую мать, которая вроде бы и не замечала этого.
«Она лишь делала вид, что не замечает,- мелькнуло в распаленном внезапной страстью мозгу Митридата,- на самом деле она к этому стремилась!»
И он, не колеблясь, ответил той, что не спускала с него ожидающих глаз:
– Нравишься как вакханка, но еще больше как женщина!
– Тогда куда мы так спешим, мой милый?- изобразила удивление Лаодика, замедляя шаг.
– Скоро рассвет…- смущенно пробормотал Митридат, стыдясь того, что столь явно выдал свою похоть.- Я думаю, нам лучше проникнуть во дворец под покровом темноты.
– И угодить в лапы Гистана,- возразила Лаодика, останавливаясь на месте.- Этот Цербер не даст нам уединиться, поверь мне.
Кровь прилила к щекам Митридата при этих словах. Так его мать желает его, как и он ее! И не скрывает этого!
– Я знаю, куда нам следует пойти,- продолжила Лаодика с воодушевлением,- там нам никто не помешает.
– А нас не могут узнать?- забеспокоился Митридат.
– Не думаю,- беспечно бросила Лаодика и потянула сына за собой.
Митридат совсем не знал Синопу, поэтому покорно шагал рядом с матерью по спящим улицам города, перешагивая через узкие сточные канавы, обходя повозки, на которых приехали сельские жители, дабы полюбоваться на Дионисии и напиться дармового вина. В некоторых повозках, укрытых от дождя рогожей, спали люди. Из них доносился негромкий храп и неясное бормотанье во сне. Мулы и ослы селян находились в конюшнях у городских родственников и друзей. Не имевшие в городе родни и знакомых держали своих животных в загоне на скотном рынке за небольшую плату.
Сын и мать прошли через этот рынок, расположенный близ южных ворот Синопы. Стража, охранявшая загоны с крупным и мелким скотом, не спала, хотя была изрядно навеселе.
Какой-то воин в сдвинутом на затылок шлеме крикнул Митридату:
– Где ты подцепил такую богиню, парень?
Другой, полагая, что с юношей идет гетера, окликнул Лаодику:
– Ты из какого квартала, красотка? Где тебя можно найти? Митридат хотел ответить грубостью на нахальство стражей.
Однако Лаодика не позволила ему этого, властно прошептав: «Не забывайся!»
Тут же с лукавой улыбкой повернув голову, она небрежно ответила воинам, стоявшим у входа в загон:
– Ищите меня в порту. В таверне «Симплегады». Стражники заулыбались.
– Мы придем туда, красавица.
– Эту таверну мы знаем.
Удаляясь, Лаодика помахала воинам рукой:
– До встречи, храбрецы! Захватите побольше серебра! Сзади раздался радостный пьяный смех.
– Зачем ты дразнишь этих негодяев?- недовольно спросил Митридат.- А если кто-нибудь из них узнает тебя? Или увяжется за нами?.. И откуда тебе известна таверна «Симплегады»? Ты бывала там?
– Сколько вопросов сразу!- засмеялась Лаодика и игриво потрепала сына по щеке.- Неужели ты ревнуешь? Или и впрямь думаешь, что я торгую собой в «Симплегадах»?
Митридат хранил хмурое молчание, глядя себе под ноги.
– Я часто бываю в порту, поскольку сидению во дворце предпочитаю прогулки по морю на быстроходном корабле,- сказала царица.- Таверна «Симплегады» находится как раз неподалеку от стоянки царских кораблей. Моряки хвалят эту таверну, я сама слышала. Правда, самой бывать там не доводилось.
– Верится с трудом,- проворчал Митридат. В нем и в самом деле шевелилась ревность.
– Клянусь чем угодно,- легко и просто произнесла Лаодика.- Ну не дуйся на меня! Как ловко я провела этих глупцов. Пусть-ка поищут меня в «Симплегадах»!
Лаодика засмеялась безудержно и громко. Она явно перебрала вина на празднике, поэтому была немного развязна.
Дом, куда царица привела своего сына, оказался злачным местом.
Какой-то верзила с черной повязкой на глазу, ни о чем не спрашивая, повел их по скрипучей лестнице наверх, после того как Лаодика негромко сказала ему в чуть притворенную дверь:
– Мне нужно место для меня и моего любовника. Времени у нас до рассвета.
Митридат заметил, как мать сунула одноглазому свой золотой перстень. Тот восхищенно осмотрел его и толкнул дверь в темную комнатушку.
– Здесь вам никто не помешает,- хрипло проговорил он и удалился, передав светильник Митридату.
Переступив порог грязной комнаты и заперев дверь, мать и сын огляделись.
Давно не беленные стены были во многих местах заляпаны следами от жирных рук, кое-где виднелись неприличные надписи и рисунки, выполненные углем.
Все убранство комнаты составляла широкая кровать, застеленная овчинами, на ней не было ни подушек, ни одеял. Рядом с кроватью стояла скамья. В углу возвышался глиняный сосуд с широким разверстым горлом, в нем была вода. Тут же стояла большая медная лохань, на дне которой лежал почерневший медный черпак. На веревке, протянутой от стены до стены, висел большой кусок льняного полотна, как видно, заменявший полотенце. Окон не было.