Статира воспринимала эти бурные излияния брата как должное. Их взаимная привязанность росла с каждым днем, хотя между ними не было сказано ни слова о любви. Соединяющая их нить была соткана из взаимного вожделения и тех впечатлений, какие они носили в душе после страстных объятий на ложе.
В начале осени из Диоскуриады в Синопу прибыло пышное посольство на том же самом корабле, только выкрашенном в красный цвет. Жениха среди послов не оказалось, хотя он обещал лично доставить свою невесту в Диоскуриаду.
Глава посольства, льстивый улыбающийся грек, поведал царице Лаодике, что Провака отвлекли от этой поездки «неотложные дела».
– Что за дела?- нахмурилась Лаодика, не выносившая людей, которые не держат слово.- Твой повелитель берет в жены не какую-нибудь пастушку, но дочь понтийского царя, мог бы отложить на время все заботы.
– К сожалению, царица, эту напасть отложить невозможно,- печально вздохнул посол,- на наши земли опять напали варвары, живущие в окрестных горах. Провак собрал войско, чтобы отразить их.
– Так у вас там война?- насторожилась Лаодика, не переставая хмуриться.- В таком случае до свадьбы ли будет Проваку?
– О царица,- заулыбался посол,- все греческие города на побережье Колхиды живут такой жизнью: варвары тревожат нас, мы тревожим варваров. Впрочем, колхи и гениохи бессильны перед стенами городов. Все, что они могут, это опустошать наши поля и виноградники. Дикий народ!
– Ну, если так…- неуверенно промолвила Лаодика, немного успокоившись. В ней росло желание не выдавать Антиоху за Провака, и, чтобы подавить его, она вспомнила оскорбления, которые бросала ей дочь.
Вскоре красный корабль отплыл обратно к берегам Колхиды, увозя царскую дочь и ее приданое.
Глава двенадцатая
После отъезда Антиохи в Диоскуриаду Митридата не покидало чувство вины перед ней, словно он был в сговоре с матерью, мечтавшей поскорее избавиться от нее.
Внезапное охлаждение к нему матери также действовало на него удручающе. Митридат полагал, что с прекращением их интимных встреч между ними все же останутся трепетные поцелуи в уста, пламенные взгляды украдкой, волнующие объятия наедине, но ничего этого не было. Мать оставалась с ним холодно любезной и неприступной к нескрываемой радости Гистана. Старший евнух действительно знал слишком много.
И вот наступил день, которого Митридат поначалу ожидал с таким нетерпением и о котором совсем позабыл, увлекшись утехами на ложе.
Мнаситей и Багофан поставили Митридата в известность об ежегодном осеннем смотре войск в долине Хилиокомон. Пехота и конница уже расположились станом на равнине близ Амасии, необходимо было присутствие царя.
Сердце Митридата радостно заколотилось в груди при мысли, что он вновь увидит Сузамитру, а может, и Тирибаза, опять промчится верхом на коне, увидит горы вблизи и вдоволь надышится вольным ветром с горьковатым запахом полыни.
Митридат распорядился немедленно готовить коней в дорогу.
Мнаситей и Багофан незаметно переглянулись- такая расторопность им понравилась.
Статира неожиданно заявила, что хочет поехать вместе с Митридатом.
Она сама поговорила с матерью и каким-то образом сумела настоять на своем. Митридат не стал возражать против этого, не расставаться со Статирой в походе было и его тайным желанием.
Прощание Митридата с матерью получилось коротким и натянутым, словно оба стыдились проявлять на людях нежность друг к другу.
Лаодика поцеловала сына в щеку, пожелав ему удачи. Сын торопливо обнял мать, на краткий миг прижав ее к себе. Он шепнул, что будет думать о ней постоянно.
– Хочу в это верить,- негромко сказала царица, заглянув сыну в глаза. После чего Лаодика направилась к своей свите, застывшей на ступенях дворца.
Митридат поспешил к своему коню, которого держал под уздцы царский конюх.
В отряде, сопровождавшем Митридата и его сестру, было триста всадников. Почти все они были воинами Багофана. Половину из них составляли каппадокийцы, половину- армяне. Полсотни конников-греков были людьми Мнаситея.
Кроме вооруженных телохранителей и их предводителей за Митридатом следовали также царские слуги, на попечении которых находились двадцать мулов, навьюченных всем необходимым в дороге. Стояли теплые дни ранней осени.
В селениях, через которые проходил отряд Митридата, крестьяне давили виноград, веяли убранную пшеницу и овес, были заняты сбором плодов. Повсюду люди с любопытством взирали на молодого царя, показывали его детям; девушки по местному обычаю подносили Митридату воду и хлеб.
На пятый день пути взору открылся воинский стан на берегу реки. Вдалеке, на желтом горном утесе, высились стены и башни Амасии. Туда вела узкая дорога, петляя по склонам холмов. Долину окружали горы, поросшие лесом. За ближними горными кручами возвышались исполинские хребты, изрезанные трещинами, с изумрудными пятнами дальних горных лугов. Еще дальше вздымались заснеженные вершины конусообразных пиков, похожие на шлемы армян и каппадокийцев.
Митридат въехал в лагерь при звуках длинных персидских трубкарнаев.
Для него на небольшом возвышении был поставлен пурпурный шатер, перед которым стояли воткнутые древками в землю знамена понтийского войска.
Митридат спешился у шатра.
К нему приблизилась большая группа военачальников. Впереди шел Сузамитра в персидских шароварах и длинном плаще.
– Царю понтийскому привет!- улыбаясь, воскликнул Сузамитра.
– Привет и тебе от царя понтийского,- с улыбкой ответил Митридат.
Они со смехом обнялись и долго тискали друг друга в объятиях.
Затем Митридат увидел братьев Фраду и Артаксара. Узнал и своих царственных родственников, которые пришли к нему весной вместе с Сузамитрой.
Военачальники приветствовали его по персидскому обычаю поклоном, прижимая правую руку к груди, левую- к устам.
От Сузамитры Митридат узнал, что Тирибаз также находится в стане.
– Где же он?- тормошил Сузамитру Митридат.- Почему не пришел встретить меня? Он не болен?
– Здоров,- с усмешкой ответил Сузамитра.- А почему не пришел?.. Занят, только и всего.
– Чем же он занят?- спросил Митридат.
– Играет в кости с Моаферном и Сисиной,- ответил Сузамитра и засмеялся.
Вместе с ним засмеялись Фрада и Артаксар.
– Так эти два плута тоже здесь?- не скрывая радости, вос кликнул Митридат.- Ну, так я сам к ним приду, если они такие занятые! Веди меня к ним, Сузамитра.
Видя, что Митридат направляется куда-то в сопровождении трех молодых военачальников, Статира окликнула его:
– Куда ты, Митридат?- Она стояла возле коня, растирая затекшие после долгой езды ноги.
– Жди меня в шатре,- отозвался Митридат, обернувшись на ходу.- Я скоро вернусь!
Там, куда Сузамитра привел Митридата, действительно шла игра в кости. При виде царя игроки, все трое, вскочили на ноги. Не обращая внимания на царскую диадему, Тирибаз, Сисина и Моаферн поочередно сжимали Митридата в крепких объятиях, трясли его со смехом и радостными восклицаниями.
Тирибаз от волнения слегка заикался. У Моаферна на глазах блестели слезы. Сисина хлопал своего бывшего воспитанника по плечу, то и дело повторяя восторженным голосом:
– Каков стал, а!.. Нет, вы поглядите, друзья, каков он стал!.. Сузамитра, не желая мешать душевным излияниям дорогих Митридату людей, незаметно покинул шатер, где все это происходило. Он вместе с Фрадой и Артаксаром стоял у коновязи, дожидаясь, пока находившиеся в шатре наговорятся, изольют друг другу переполняющие их бурные чувства.
Солнце, окутанное прозрачной дымкой облаков, медленно клонилось к закату, окрасив небо над дальними горами в розоватый цвет.
В шатре остро пахло овчинами и прогорклым оливковым маслом из горящего светильника.