Митридат не заметил, как снова попался на ту же уловку Манеса. Меч вылетел у него из руки, когда он уже собирался поразить своего соперника в грудь.
Вдобавок конь под Митридатом споткнулся и сбросил его. Манес с победным возгласом вскинул над головой руку с мечом. Пафлагонское войско ответило ему восторженным гулом. Понтийские военачальники приуныли: превосходство Манеса чувствовалось во всем.
Однако дальнейшее поразило всех, кто это видел.
Оказавшийся на земле Митридат живо вскочил и кинулся к своему противнику, будто подстегнутый плетью. Он обеими руками толкнул в бок жеребца Манеса, и тот с коротким ржанием повалился на зеленую траву вместе с седоком.
Гул восхищения и восторга прокатился, подобно волне, по всему понтийскому войску.
Манес, изрыгая проклятия, заставил коня подняться и вскочил на него, намереваясь ринуться на пешего Митридата. Но Митридат, схватив белогривого за узду, с неимоверной силой рванул на себя. Передние ноги у бедного животного подломились, конь покатился по траве, смяв при этом Манеса.
Напрасно Манес, привстав на одно колено, звал к себе своего белогривого. Жеребец, напуганный таким обращением, мчался в сторону пафлагонской конницы с развевающимся по ветру хвостом.
Манес плюнул в сердцах и поискал глазами меч, который выронил, когда конь подмял его под себя.
Он увидел свой клинок в руке Митридата.
Понтийский царь остановился в двух шагах от Манеса. На голове Митридата не было шлема, растрепанные вьющиеся волосы делали его еще моложе, голубые глаза царя сверкали холодным блеском. Сделав усилие, Манес поднялся на ноги и расправил плечи.
– Я победил тебя,- хрипло промолвил он, глядя в лицо Митридату.- Победил в честном поединке.
– В самом деле?- Митридат усмехнулся.- А я вот побежденным себя не чувствую! Побежденный обычно просит пощады. Я ее не прошу и, даже более, заставлю просить о пощаде тебя.
С этими словами Митридат отшвырнул Манесов меч и, бросившись на пафлагонского царя, оторвал того от земли мощным рывком. Манес невольно вскрикнул от страха, когда молодой силач поднял его над своей головой без особых усилий, словно весил Манес не больше, чем овца.
– Так ты говоришь, победил меня?- с издевкой спросил Мит ридат и бросил пафлагонца к своим ногам.
Манес закричал от боли, шмякнувшись на спину. Две сильных руки вновь подняли беднягу Манеса высоко над землей. И снова прозвучал издевающийся голос Митридата:
– Говоришь, победил меня в честном поединке?
Ударившись о землю вторично, Манес так клацнул зубами, что у него потемнело в глазах.
– Я проиграл, Митридат! Я побежден!- завопил Манес, болтая руками и ногами в воздухе: юный царь собирался ударить его оземь в третий раз.- Ты победил!.. Пощади меня!.. Пощади!!!
– Клянешься ли ты вернуть угнанный скот?- спросил Митридат, по-прежнему держа Манеса над головой.
– Клянусь всеми богами!- торопливо выкрикнул Манес, потеряв голову от боли и страха.- Твои стада недалеко отсюда, скоро ты их увидишь!
– Клянешься ли ты не нападать больше на мое царство?- продолжал грозно вопрошать Митридат.
– Клянусь, я забуду сюда дорогу!- без промедления отвечал пафлагонский царь, чувствуя железную мощь держащих его рук.
В следующий миг он обрел почву под ногами. Все стало на свои места: синева небес, зелень широкого луга, два войска, застывшие невдалеке…
Манес стоял, покачиваясь на гнущихся ногах, и взирал на широкую спину спокойно удаляющегося Митридата. Он шел к своему коню, пасущемуся невдалеке, шел уверенной походкой победителя.
Со стороны понтийского войска к Митридату скакали всадники. Оттуда неслись восторженные победные крики.
В голове у Манеса гудело, во рту был соленый привкус крови. Свинцовая тяжесть, навалившаяся на плечи, давила его к земле. Манес сел на траву и закрыл лицо руками.
Подбежавшие слуги тормошили царя, о чем-то спрашивали…
Манес не отвечал, чувствуя себя бесконечно жалким и униженным. Впервые его одолел в поединке юноша, годившийся ему в сыновья, причем одолел без оружия, показав тем самым свою неукротимую силу и еще более неукротимую волю.
Манес сдержал слово: угнанный скот вернули Митридату. В ожидании, когда пафлагонские пастухи перегонят коров и овец обратно во владения Митридата, два войска разбили стан в той же долине. Пафлагонцы – в проходе между двух гор, понтийцы- на просторной равнине недалеко от них.
За эти дни Митридат несколько раз навещал Манеса в его шатре. Пафлагонский царь после неудачного поединка почти не вставал с ложа. Возле него постоянно крутились лекари с какими-то снадобьями и припарками. Они с уважением поглядывали на рослого царя понтийцев, который со знанием дела давал им советы, приходя в гости, какие травы нужно прикладывать к больным местам, из каких готовить отвар, чтобы принимать внутрь.
На расспросы Манеса, где Митридат научился лекарскому искусству, тот лишь таинственно улыбался. Молодой царь был не очень-то разговорчив, чем также нравился Манесу.
Во время одной из бесед наедине Манес показал Митридату гемму с изображением царицы Лаодики.
– Ты думаешь, я позарился на твой скот?- признался Манес.- Ничуть не бывало! Вот эта женщина- цель всех моих вторжений в Понт. Я давно добиваюсь того, чтобы она стала моей женой, но все без толку.
– Мать ни разу не обмолвилась, что кто-то усиленно добивается ее руки,- удивленно сказал Митридат, разглядывая на ладони гемму с выпуклым профилем красивой эллинки.
Несомненно, на камее изображена его мать, только несколько моложе. Неизвестному мастеру удалось передать в камне надменность во взгляде царицы и чуть заметную складку у края губ, которая в минуты гнева делала жесткими эти красивые уста.
– Откуда у тебя эта гемма?- обратился к Манесу Митридат.
– Долгая история…- Манес отвел взгляд, не желая делиться своими разбойными подвигами.- Лучше скажи, такова ли твоя мать на самом деле, какой изобразил ее резчик? Мне не довелось увидеть ее наяву.
– В жизни она еще прекраснее,- ответил Митридат,- но и это ее изображение нисколько не погрешило против истины. Можешь мне поверить.
Митридат вернул гемму Манесу.
– Охотно верю тебе, Митридат,- восхищенно проговорил Манес.- Твоя мать- божественная женщина! Она и неприступна, как богиня! Сколько раз я отправлял к ней послов с предложением пойти за меня замуж с дарами, достойными ее красоты. Она неизменно отвечала отказом и возвращала подарки. От отчаяния я и занялся грабежом ее владений, желая хоть таким образом обратить на себя внимание.
Манес помолчал, затем продолжил:
– Мой род древнее понтийских и вифинских царских родов.
Самый первый понтийский царь Митридат Основатель начинал царствовать не где-нибудь, а в Пафлагонии в крепости Кимиаты у подошвы горной цепи Ольгассия. Он опирался на пафлагонцев, которые помогали ему завоевывать Понт. Потомки Митридата Основателя сделали центром своего царства долину Хилиокомон, где проживает много персов. Там же они основали и свою новую столицу Амасию. Вот почему я в какой-то мере считаю себя достойным руки царицы Понта, ведь женой Митридата Основателя была женщина из рода пафлагонских правителей. Персы и пафлагонцы- два самых храбрых народа на земле, брак царицы Понта со мной слил бы наши народы воедино. Представляешь, какая это была бы сила, Митридат!
– Моя мать – эллинка, и ей нет дела до тех общих корней, которые когда-то связывали царей Понта и Пафлагонии,- сказал Митридат.- Она одинаково сильно недолюбливает и персов, и пафлагонцев. Ей чужды здешние боги и обычаи, она не знает ни персидского, ни пафлагонского языка.
– Зато я знаю греческий,- горделиво вставил Манес. Собеседники разговаривали по-персидски. Митридату стало смешно и грустно.
Вот перед ним сидит человек царского рода, который не может похвастаться ни красотой, ни даже правильностью черт своего лица. Своим поведением и манерами Манес ничем не отличается от своих слуг и телохранителей, людей грубых и невежественных. Тем не менее он считает себя достойным руки его матери, полагая свое царское происхождение достаточным основанием для такого брака. Даже при знании греческого владыка пафлагонцев вряд ли сможет общаться на равных с царицей Лаодикой, женщиной неглупой и разносторонне образованной.