Фарнак прославился тем, что всю жизнь воевал с малоазийскими династиями и присоединил к своему царству немало соседних земель. Именно он захватил приморский город Синопу и сделал его своей резиденцией. Прежняя столица Амасия, затерянная в горах, больше не устраивала воинственного Фарнака.
Римляне, опасаясь возросшего могущества Фарнака, принудили его заключить мир со всеми соседями. Вскоре после этого Фарнак умер и окрепшее царство наследовал старший сын Фарнака-Митридат по прозвищу Филопатор Филадельф. Новый царь, следуя традициям персидского царствующего дома, взял в жены родную сестру. За что и получил помимо прозвища «любящий отца» еще одно- «любящий сестру».
Супруга родила Митридату Филопатору Филадельфу четверых дочерей и ни одного сына. Поэтому, когда царь умер, понтийский трон занял его брат, носивший такое же имя. Это и был Митридат Эвергет, супруг Лаодики.
Лаодика немало еще при жизни своего мужа натерпелась от своих царственных родственниц, пытавшихся через своих мужей пробраться поближе к трону. Лаодику даже пытались отравить с целью подсунуть Митридату жену-персианку. Хорошо, евнух Гистан вовремя распутал все нити заговора.
Овдовев, Лаодика без церемоний обошлась с родней мужа. Одних велела казнить, других отправила в изгнание. Пусть все знают- она не прощает обид! Однако спокойней ей не стало. Лаодике было известно, что персидская знать ее ненавидит. Не без помощи друзей ее покойного мужа удалось скрыться старшему сыну, который вряд ли понимает, для чего он нужен тем, кто сидит в Амасии и выжидает.
«Для меня не столь опасен Митридат, скрывающийся в горах, сколько родственники моего умершего деверя, засевшие в Амасии»,- размышляла царица наедине сама с собой.
Ей хотелось действовать и в то же время она боялась отпускать от себя Мнаситея, Дионисия, Гистана. Тех немногих, что были ей преданы. Персам она не доверяла, каппадокийцам тоже.
Между тем в царском войске были в основном персы и каппадокийцы. И совсем немного греческих наемников. Все они были размещены в Синопе. Сюда же были стянуты боевые корабли, все до одного. Так царице было спокойнее.
До Лаодики доходили разговоры персидских военачальников, которые, с неохотой выполняли приказы царицы-гречанки.
– Войско ждет не дождется, когда наконец возмужает твой сын Митридат-младший,- говорил Лаодике рассудительный евнух Гистан,- либо когда Митридат-старший, его брат, вернет себе трон отца. То, что войско пока в стороне, это хорошо. Но долго так продолжаться не может по той простой причине, что Митридат-беглец, возмужав, сделается очень опасен.
Лаодику также раздражали слухи о будто бы имевшем место отравлении ее супруга, которые не утихли и по прошествии стольких лет.
Подозрение в этом злодеянии падало на нее. Царица не знала, как бороться с этими слухами. У нее никогда и в мыслях не было избавляться от мужа, желать смерти своему защитнику от своры тайных и явных недоброжелателей, присутствие которых Лаодика ощутила сразу, едва ее нога ступила на набережную Синопы с палубы сирийской триеры.
Именно этот слух заставил кучку царских приближенных вскоре после погребения супруга Лаодики тайком бежать из Синопы в горы, прихватив с собой старшего сына царя. Эти люди, может, прихватили бы с собой и Митридата-младшего, но тот был болен тогда, и от него не отходили врачи.
Быть может, заговорщиков уверила в своей правоте погоня, посланная по их следу Лаодикой. Но разве могла царица поступить иначе? Пусть Митридат-старший не был ее любимым сыном, но и он был ей дорог.
Единственное, в чем можно было обвинять царицу, так это в подделке завещания умершего царя. Она вычеркнула имена всех опекунов царских сыновей, оставив лишь свое имя. Сделала это Лаодика ради собственной безопасности, ибо знала, как опасна власть в руках честолюбцев. Она приказала обезглавить многих друзей своего мужа, подозревая их в том же, в чем все вокруг подозревали ее.
Так, среди подозрений и страха, жила эта красивая женщина в своих царственных чертогах, давно забытая своей родней в далекой Сирии и ненавидимая родственниками мужа здесь, на берегах Понта Эвксинского.
Глава вторая
С той самой поры, когда его забрали из женских покоев на мужскую половину дворца, Митридат находился под опекой Тирибаза.
Этот загорелый воин с крючковатым носом, со шрамом на лбу обучал Митридата верховой езде, стрельбе из лука, владению мечом и дротиком. Все прочие педагоги приходили и уходили в определенное время, лишь Тирибаз находился при царском сыне неотлучно. Он даже спал с ним в одной комнате.
Младший брат Митридата рос болезненным мальчиком, поэтому он оставался в гинекее под присмотром врачей и материнских служанок дольше обычного.
Едва Митридату исполнилось двенадцать лет, в его жизни наступил резкий перелом.
Внезапная смерть отца, смятение во дворце, поспешные похороны и последовавшие за всем этим казни произвели на мальчика неизгладимое впечатление. Его красивая мать то лила горькие слезы, то с искаженным от гнева лицом сама допрашивала приведенных под стражей вельмож и их жен. Некоторых она хлестала по лицу веером из страусовых перьев, а какой-то знатной женщине повелела отсечь голову прямо на ступенях дворца.
Палач мигом исполнил приговор царицы.
Митридату запомнился тот страшный миг, когда меч с широким лезвием отделил голову от тела несчастной и она покатилась вниз по ступенькам с разинутым ртом и выпученными от ужаса глазами. Длинные черные косы волочились за ней, как две живые змеи.
Еще двух казненных женщин Митридат увидел на следующее утро. Они лежали на каменных плитах внутреннего дворика нагие, обезглавленные. Рабыни поливали плиты водой, смывая кровь в желобки для дождевой воды.
Митридата поразила не столько смерть этих еще не старых женщин, сколько поведение матери, вышедшей во двор и пинавшей их мертвые тела ногами на глазах у свиты.
В одну из ночей Митридат лег спать один в своей спальне. Слуга, убиравший помещение, сказал ему, что Тирибаза бросили в темницу.
Всю ночь из пиршественного зала доносился гул голосов и печальная музыка- там справляли тризну по умершему царю.
Под утро в спальне Митридата неожиданно появился Тирибаз, одетый как царский стражник. С ним были царский виночерпий Моаферн и конюх Сисина. На обоих были греческие шлемы и панцири. Они живо собрали ничего не понимающего Митридата в дорогу, переговариваясь вполголоса.
На рассвете хлынул дождь. Это помогло беглецам, взявшим в царской конюшне лошадей, незаметно выбраться из Синопы.
Так для юного Митридата началась пора скитаний по дальним селениям, укромным долинам и лесистым склонам гор, где далеко разносится звонкое эхо.
Сначала беглецы избегали встреч с людьми, будь то пастухи или купеческий караван.
Переправившись через широкую реку Галис, они осмелели, поскольку селения вокруг были сплошь каппадокийские. Жители этих мест редко спускались к морскому побережью, и можно было не опасаться, что кто-то донесет людям царицы о трех странных мужчинах и мальчике, явно опасавшихся погони.
Тирибаз объяснял своему воспитаннику их бегство как некую предосторожность от гнева царицы, потерявшей разум.
Митридат поверил Тирибазу, как привык верить всегда. К тому же он сам видел, на что способна его мать, в нее словно вселился злой дух. От ее взглядов Митридату делалось страшно.
Спутники Митридата, бывало, сидя у костра, делились впечатлениями о пережитом, полагая, что мальчик спит. Но Митридат часто притворялся спящим и слышал, что говорили взрослые.
– Не понимаю, зачем ты потащил «за собой мальчишку,- говорил Тирибазу Сисина на одной из ночных стоянок,- уж ему-то не грозила смерть в отличие от нас. Мы рискуем, спасая свои жизни, а зачем рисковать ему в столь юные годы?
– Действительно, Тирибаз,- согласился с Сисиной Моаферн,- не лучше ли вернуть Митридата матери? Тогда слуги царицы оставят нас в покое.