Мать и сын, оба захмелевшие, остановились у дверей в опочивальню.
Лаодика пожелала сыну приятных снов, лаская кокетливым взглядом. Она опиралась на руку Митридата и не торопилась уходить. Запрокинув голову, царица несколько раз провела языком по своим открытым устам, призывая сына к поцелую.
Служанки, сопровождавшие царицу, смущенно опустили глаза.
Лаодика, заметив, что присутствие рабынь делает Митридата несмелым, раздраженно махнула на них рукой: «Уйдите!» Они бесшумно исчезли.
Светильник, стоящий на бронзовой подставке между двух колонн, вдруг замигал, масло в нем зашипело. Узкий коридор в его неярком свете стал более похож на склеп.
Лаодика запустила руку в юношеские кудри, мягко сближая его голову со своей. Ее грудь учащенно вздымалась.
Увидев совсем рядом эти полузакрытые колдовские глаза с трепетными ресницами, алебастрово-белый лоб, алый приоткрытый рот, Митридат потерял самообладание и приник губами к материнским устам. Вино и благовония кружили ему голову, все тело пронизали возбуждающе-волнительные искры. Такого с ним еще не бывало.
Лаодика продлила поцелуй, обвив шею сына руками и не в силах бороться с нахлынувшим на нее плотским вожделением. Привычка ублажать свои капризы сыграла с подвыпившей царицей, истомившейся по мужским ласкам, дурную шутку. Очарованная Митридатом, она в этот миг была способна воспринимать лишь его мужскую сущность, но никак не свое с ним родство.
Внезапно появившийся евнух Гистан властной рукой разнял целующихся. Оттолкнув к стене Лаодику и отворив Митридату дверь в спальню, он с ворчливой язвительностью произнес, словно перед ним были расшалившиеся дети:
– Мне кажется, вы увлеклись. Между тем уже далеко за пол ночь, и вас давно дожидаются мягкие ложа. Митридат с пылающим лицом попятился и скрылся в спальне. Евнух преградил дорогу Лаодике, которая хотела последовать за сыном.
– Одумайся, царица!- прошипел он.- Ты ведешь себя как куртизанка!
– Ты возомнил себя равным мне, скопец?- сверкнула глазами Лаодика и сорвала с головы диадему.- Тогда надень хотя бы вот это, чтобы твой облик соответствовал твоим словам! Или я не вольна поступать как хочу у себя во дворце!,
– Всему есть предел, царица,- назидательно промолвил Гистан.
– В том числе моему терпению,- воскликнула Лаодика.- Прочь с дороги! Не тебе влезать в отношения женщины и мужчины, ибо ты сам- ни мужчина, ни женщина.
Царица обеими руками вцепилась в одежду евнуха и отшвырнула его в сторону. Снедавшее ее нетерпеливое желание придало Лаодике сил.
Видя такое помутнение разума царицы, Гистан больше не пытался удерживать ее, лишь процитировал ей вослед строку из «Медеи»: – Какое зло вы сеете, Эроты!..
Повалившись на широкое ложе под кисейным балдахином, Митридат еще какое-то время слышал возню и раздраженные голоса за дверью. Потом он провалился в забытье, как в черную яму.
Ему снился удивительный сон, словно продолжавший бывшее с ним наяву. Он плыл нагим по теплым волнам, и рядом с ним плыла восхитительная белокожая женщина с большими глазами. Ее обнаженное тело было прекрасно, ее уста целовали его точь-в-точь, как это делала мать у входа в спальню.
Незнакомка и внешне очень напоминала царицу. Это пробуждало в юноше противоречивые чувства: он разрывался между стыдом и соблазном. По мере того как обладание этой женщиной доставляло ему неизведанное доселе наслаждение, Митридат старался продлить эти сладостные мгновения, сливаясь воедино с упругой женской плотью.
Иногда он вздрагивал, чувствуя запахи и слыша звуки, приходя в себя после потока непередаваемых ощущений и видя под собой раскрасневшееся женское лицо с разметавшимися волосами, до боли знакомое и родное. Ему делалось страшно от того, что он бесстыдно соединился своим естеством с чревом породившей его женщины. Что он вот уже сколько времени предается кровосмесительной связи!
«Я сплю или нет?»- мысленно спрашивал себя Митридат, не сознавая, что произносит это вслух.
«Ты спишь, мой мальчик,- шептал в ответ материнский голос.- Это всего лишь сон. Не переживай. Только во сне возможно такое!»
Митридат, страшно волнуясь от такого единения с материнским телом, начинал было просить прощения за свою ужасную дерзость, но голос Лаодики ласково успокаивал его: «Не надо слов, сын мой. Не надо слов… Мне приятны всякие проявления твоей любви ко мне, а такие особенно. Продолжай же!.. Продолжай!..»
Повинуясь не столько этим словам, сколько необузданной страсти, заполнившей все его существо, Митридат с новой силой окунался в блаженство, боясь одного, что сон вот-вот закончится. Дивный, восхитительный и такой осязаемый сон!
На рассвете, бесшумно ступая мягкими башмаками, в опочивальню вошел Гистан.
Он остановился возле ложа, на котором среди смятых одеял и простыней в самых недвусмысленных позах лежали мать и сын. Оба крепко спали, обняв друг друга. Белая согнутая в колене нога Лаодики с округлой лодыжкой покоилась на загорелом животе Митридата, а ее голова лежала у него на плече. Сон, видимо, одолел обоих лишь под утро.
Евнух скорбно покачал безбородой головой в круглой шапочке и принялся будить Лаодику. Это удалось ему не сразу.
Наконец царица открыла глаза и села на постели. На ее опухшем заспанном лице темнели пятна размазанной сурьмы. Растрепанные волосы топорщились на голове. Она угрюмо взглянула на евнуха и немного сиплым голосом промолвила:
– Не тебе судить меня, Гистан. Я знаю, что порочна и легкомысленна. Когда-то соблазнила младшего сына, теперь вот старшего…
Лаодика тяжело вздохнула, подавив зевок тыльной стороной ладони.
– Я распорядился приготовить тебе горячую ванну, госпожа,- негромко сказал Гистан, глядя в пол.
– Благодарю,- сказала Лаодика. Она встала и завернулась в простыню.
Гистан поднял с пола платье царицы, ее сандалии, золотые украшения. Он отошел к двери и там ждал Лаодику.
Перед тем как покинуть спальню, царица задержалась над спящим сыном.
– Завидую той женщине, что будет его женой,- промолвила она и накрыла Митридата одеялом.
Гистан удивленно посмотрел на прошедшую мимо него Лаодику с простыней на плечах, вышел за ней следом и прикрыл за собой дверь. Лаодика сразу направилась в купальню.
Гистан, отдав ее вещи служанкам, отправился в трапезную на мужской половине дворца. Наступило время завтрака.
За столом с главным евнухом, как всегда, сидели Мнаситей и Дионисий.
– Как спалось, Гистан?- спросил секретарь, заметив у того сердитое выражение лица.
– Какой тут сон, когда Митридат во дворце,- посетовал Гистан. Его сотрапезники сразу догадались, что евнух имеет в виду старшего сына Лаодики.
– Надеюсь, царица поладила с Митридатом?- поинтересовался Мнаситей.
– О да!- ядовито усмехнулся Гистан.- Мать и сын достигли полнейшего единения, клянусь Гелиосом!
Глава четвертая
Митридат, пробудившись, сначала не мог понять, где он находится и почему у него такая тяжелая голова. Постепенно события прошедшего дня восстановились у него в памяти: как его везли связанного по вечерним улицам Синопы, потом вели по переходам дворца, заковали в цепи… Вспомнилась мать, беседа с ней за столом. Попутно в голове Митридата промелькнули смутные образы евнухов и служанок, приготовлявших ему ванну и прислуживавших за ужином. Он еще так много пил вина, такого сладкого и бодрящего!
Эта столь непривычная тупая боль в коленях и с внутренней стороны бедер, эта усталость в мышцах говорили только об одном- всю ночь с ним была женщина. Он пытался вспомнить ее лицо, что она говорила, как ее зовут. Но перед его мысленным взором все время возникала лишь одна женщина- царица Лаодика, его мать. Причем она вспоминалась Митридату и в одежде, и без нее!
«Неужели я провел ночь с собственной матерью?!- пришел в ужас Митридат.- Этого не может быть! Я помню, что за ней приходил евнух и мы расстались у дверей в спальню. Мы еще так упоительно поцеловались при расставании. Потом я лег и сразу заснул».