Его здесь все знали и любили, потому что он однажды привёз картину, которая всем очень понравилась. Называлась она «Знак Зорро». Это была не цветная и не звуковая картина, но всё, что там происходило, было всем понятно.
Благородный рыцарь освобождал и спасал животных.
Шумилин сказал:
— На базе выбрал специально для заповедника.
Было это ещё в начале 30-х годов.
Кинопередвижка была большой редкостью.
Шумилина встречали, как волшебника.
Жена Митрохина сказала:
— К чему нам этот Зорро, у нас и свой есть… Рыцари! — И она взглянула на Митрохина. — А вот вы лучше привезли бы нам картину «Два друга, модель и подруга». Это было бы чудесно!
— Очень ценная лента была! — говорил Митрохин о старом фильме «Знак Зорро».
Но его интересовала новая кинохроника. И он всё спрашивал Шумилина, нет ли у него знакомого оператора хроники.
— Всё бы надо снять — и утреннюю зорьку, и вечернюю, и водопой, и луга, и жену мою Ангелину, как она, сердечная, тут живёт и мается…
А мне хотелось запечатлеть в памяти, как на хроникальной плёнке, самого Митрохина с его ружьишком за плечом, в ветхом плаще.
Он был великий, вечный работник на пользу заповедных лесов и полей, боровшийся с похищениями у природы всеми силами, какие только у него были. И заповедник жил спокойно, пока по тропе с Зорро шёл старик Митрохин.
6
Мы уже миновали ореховую рощу, когда услышали рёв нашего Мишки.
Слышен был его голос, а самого Мишки нигде не было видно.
Он попал в капкан и жаловался всему лесу на свою беду.
— Стой! — скомандовал Митрохин.
Из глубины леса кто-то приближался к Мишкиному капкану.
Мы спрятались за корнями и замерли. Зорро был взъерошен и испуган.
Из глубины леса вышел кассир заповедника Решка в гражданской фуражке.
Он любил загадывать на счастье: «Орёл или решка», подбрасывая пятак в воздух. Его и прозвали: «Решка».
Митрохин выскочил из укрытия, не помня себя от гнева, и крикнул:
— Ты что же делаешь, а?
Решка замер на мгновенье, потом оглянулся на Митрохина.
У него было другое лицо, не такое, как прежде.
— Тебя судить надо, — сказал Митрохин. — Предатель!
— Свидетелей у тебя нет, — ответил Решка.
— Бог свидетель! — закричал Митрохин и навёл на него своё ружьишко.
Решка хотел отвести ружьё, но, схватившись за ствол, уже не выпускал его из рук.
Он тянул и опрокидывал старика Митрохина. И уже падал в густые заросли орешника старик Митрохин, и плащ его беспомощно мотался по воздуху.
— Зорро! — крикнул Митрохин.
И Зорро вырвался из моих рук. С глухим рёвом, в котором смешивалось чувство обиды, гнева и боли, Зорро кинулся на помощь Митрохину.
7
Была у Митрохина лошадка. Звали её Волна. Очень озорная была лошадка.
В упряжке не ходила: рвалась в дышле. Под седлом тоже не ходила: закусывала удила.
Вполне была бесполезная лошадка.
Но красивая очень…
Серебристого цвета и с тёмной гривой, маленькими ушами и умными, чуть косящими глазами.
Она бегала за Митрохиным повсюду, опускала ему голову на плечо и ждала, не скажет ли он ей чего-нибудь.
И Митрохин говорил:
— Не балуй!
Но не баловать она никак не могла.
Такой у неё был бесполезный характер.
А может быть, чувствовала она, что Митрохин любит её неизвестно за что. Может быть, за одну красоту.
Летом Волнушка бродила по лесным полянам, щипала траву, а на зиму Митрохин собственноручно заготовлял сено для неё, ставил стожки возле дома. Работа была для Митрохина трудная, по старости лет, но он никогда не жаловался.
В тележку он Волну не запрягал, верхом не ездил.
Жена говорила Митрохину:
— Продал бы ты Волнушку, легче бы тебе было…
А Митрохин отмахивался:
— Кому она нужна?
И смеялся.
Однажды Волнушка перемахнула через плетень к соседу. Митрохин даже не успел сказать: «Не балуй!» А у соседа во дворе в беседке в это время проезжий человек сигарету курил. Увидел Волнушку, сигарету выронил и закричал:
— Откуда мне сие!
И почему он решил, что это ему?
Волнушка испугалась этого крика, перемахнула через изгородь и побежала к Митрохину, спряталась за его спину. Положила ему морду на плечо и ждёт, что дальше будет.
А соседский гость оказался городским жокеем с ипподрома. Прибежал он к Митрохину и говорит:
— Продай Волнушку! Ничего не пожалею…
Митрохин был рад, что городскому жокею его Волнушка так понравилась. Но продавать её никак не хотел.
Две недели ходил за ним жокей, просил, умолял, сердился, даже кричал на Митрохина:
— Погляди на себя! Как тебе одному с такой лошадкой управиться! Продай, и тебе польза будет!
— Как-нибудь, — отвечал Митрохин. — Как-нибудь…
И всё же сдался Митрохин. Жена уговорила. Осень подошла, надо было сено перевозить, а у Митрохина не было, как он говорит, силы времени. И увёл жокей Волнушку в город.
— Первый приз вам пришлю, — сказал он на прощание.
Митрохин ничего не ответил, а деньги за Волнушку завернул в газету и положил на подоконник в избе и строго приказал к ним не прикасаться, забыть, одним словом, про них.
Целую ночь Митрохин не спал. Курил трубочку на крыльце, смотрел на луну. И рассуждал сам с собой, что, пожалуй, он и не прав был, когда сказал, что нет у него силы времени. Теперь, как не стало во дворе Волнушки, ничего не хотелось делать.
И сила времени на него набежала, дразнит, спать не даёт. Пошёл Митрохин, разбудил жену и сказал:
— И зачем это я, старый дурак, тому жокею поддался? Скажи на милость…
А когда стало рассветать, увидел Митрохин свою Волнушку.
Бежит она по дороге, грива по ветру развевается. Шея потная, подкова сбилась, а всё-таки ушла от жокея.
Домой вернулась.
Митрохин непогасшую трубочку сунул в карман и побежал свой мотоцикл заводить, чтобы тому жокею нетронутые деньги поскорее вернуть. Чёрт с ней, с пользой, пускай красота дома живёт.