Первые допросы также сопровождались болью. Их проводили двое - лысый коротышка и блондин с военной стрижкой. Лысый ударил Сола по плечу металлической дубинкой. Сол закричал, от боли из глаз невольно брызнули слезы, но внутренне он обрадовался - обрадовался тому, что сознание очистилось от тумана и мутных испарений.
- Вам известно мое имя? - осведомился лысый.
- Нет.
- Что вам говорил ваш племянник?
- Ничего.
- Кому еще вы рассказывали об Уильяме Бордене и других?
- Никому.
Может, до этого разговора, а может, позже - Сол точно не знал - боль растворилась в приятной дымке транквилизаторов.
- Вы знаете, как меня зовут?
- Чарлз Колбен, помощник по особым поручениям директора ФБР.
- Кто вам это сказал?
- Арон.
- Что еще вам рассказывал Арон?
Сол повторил весь разговор до малейших подробностей, которые мог припомнить.
- Кому еще известно о Вилли Бордене?
- Шерифу. Девушке. - И Сол рассказал все о Джентри и Натали.
- Что вы еще знаете?
И Сол выложил все, что ему было известно.
Туман и видения наступали и отступали. Зачастую, когда Сол открывал глаза, он видел перед собой все ту же стальную камеру. Койка была напрочь прикреплена к стене. Уборная - крохотная и без ручки спуска - вода сливалась автоматически через нерегулярные отрезки времени. Пища на стальных подносах появлялась, пока Сол спал. Он перебирался на металлическую скамью, съедал все принесенное и отставлял поднос. Когда он снова засыпал, поднос исчезал. Время от времени металлическая дверь открывалась и в камеру входили санитары в белой униформе - они делали уколы или вели его по голым коридорам в маленькие помещения с зеркалами на стене. Его ставили лицом к зеркалу, и Колбен или еще один тип в сером костюме задавал ему бесконечные вопросы. Если он отказывался отвечать, ему снова вводили инъекцию, и тогда его охватывали тревожные видения, в которых он очень хотел подружиться со всеми этими людьми и рассказывал им все, чего они от него хотели. Несколько раз он ощущал, как кто-то - Колбен? - проскальзывал в его сознание, и тогда у него всплывали воспоминания сорокалетней давности о подобном насилии. Но такое случалось редко, уколы же делали постоянно.
Сол перемещался во времени взад и вперед: то он окликал свою сестру Стефу на ферме дяди Мойши, то пытался догнать отца в гетто в Лодзи, то засыпал гашеной известью трупы в Рву, то пил лимонад и беседовал с Джентри и Натали или играл с десятилетними племянниками Ароном и Исааком на ферме Давида и Ребекки возле Тель-Авива.
Вызванная наркотиками дискретность сознания уменьшалась. Разрозненные временные отрезки увязывались воедино. Свернувшись на голом матраце - одеяла не было, а из-за стальной решетки немилосердно дуло, - Сол размышлял о себе и своей лжи. Оказывается, он лгал себе многие годы. Поиски оберста были ложью, оправдывавшей его бездействие. Его деятельность психиатра тоже была ложью - способом отодвинуть свои страхи на безопасное академическое расстояние. Его служба в качестве санитара во время трех израильских войн также представляла собою самообман, позволявший избегать конкретных действий.
Пребывая в сером мареве между наркотической нирваной и болезненной действительностью, Сол угадывал в истинном свете свою многолетнюю ложь. Он оправдывал себя вымышленными причинами, когда в Чарлстоне рассказывал шерифу и Натали о Нине и Вилли. Втайне он надеялся, что это подвигнет их к какому-либо действию. С себя же он груз ответственности за необходимость отомстить снимал и перекладывал на плечи других... Он обратился к Арону с просьбой найти Френсиса Харрингтона не потому, что был слишком занят, а потому, что подсознательно желал, чтобы все за него сделали Арон и Моссад. Теперь он понимал, зачем двадцать лет назад рассказал Ребекке об оберсте - не признаваясь себе в этом, он тайно надеялся, что она сообщит Давиду, а Давид в своей энергичной американо-израильской манере займется этим...
Сол содрогнулся, подтянул колени к груди и замер, обозревая вереницу лжи, которая прошла через всю жизнь. За исключением редких минут, как, например, в Челмно, когда он скорее готов был убить, чем оказаться в числе уведенных в ночь, вся его жизнь являлась гимном бездействию и компромиссу. И казалось, властьимущие ощущали это. Теперь он понимал, что его назначение на работу в Ров в Челмно и на сортировочный узел в Собибуре было не просто случайностью или удачей: те негодяи, что распоряжались его жизнью, каким-то образом чувствовали, что Сол Ласки по натуре - прирожденный капо, союзник, человек, которого можно спокойно использовать. Он не мог взбунтоваться, броситься на колючую проволоку, отдать свою жизнь за других даже для спасения хотя бы собственного достоинства. Его бегство из Собибура и за пределы охотничьих угодий оберста было не закономерным, а чисто случайным - он просто поддался течению не зависевших от него событий.
Сол выкатился из кровати и замер, покачиваясь посреди своей крохотной стальной камеры. На нем был надет серый комбинезон. Очки у него забрали, поэтому металлическая стена, хоть и находившаяся в нескольких футах от него, расплывалась в глазах, казалась нематериальной. Левая рука Сола была на перевязи, но сейчас он вынул ее, и она свободно свисала сбоку. Он осторожно пошевелил пальцами, и через плечо и шею его пронзила острая боль, ошарашивающая и отрезвляющая. Он еще раз пошевелил рукой. И еще раз.
Затем, спотыкаясь, он добрел до стальной скамейки и тяжело рухнул на нее.
Джентри, Натали, Арон и его семья - над всеми ними теперь нависла ужасная опасность. Но со стороны кого?
Он почувствовал сильное головокружение и, склонив голову, застонал. Почему, почему он был настолько глуп, что приписал эти страшные способности лишь Вилли и тем пожилым дамам?! А сколько еще было таких, кто разделял с оберстом его пристрастия и таланты? Из груди Сола вырвался хриплый смех. Он посвятил в свою историю Джентри, Натали и Арона, не имея ни малейшего представления, как бороться даже с одним оберстом! Он и не предполагал, что все они, его друзья, его близкие, могут попасть в какую-либо ловушку - Вилли Борден ни о чем не догадывается, а непричастность этих людей служила как бы гарантией их безопасности. Но что же он надеялся сделать дальше? На что рассчитывал? На выстрел из моссадовской “беретты” 22 калибра?
Сол откинулся назад на металлическую стену и приник щекой к холодной стали. Скольких же людей он погубил из-за собственной трусости и бездействия? Стефу. Джозефа. Своих родителей. А теперь почти наверняка шерифа и Натали. Френсиса Харрингтона. Сол снова застонал, вспомнив утробное “Auf Wiedersehn” в кабинете Траска и последовавший затем взрыв. За мгновение до этого негодяй оберст каким-то образом дал возможность Солу взглянуть на происходящее глазами Френсиса, и Сол уловил это загнанное в угол перепуганное сознание Харрингтона, оказавшегося пленником в своем собственном теле и безвольно ожидающего неизбежного конца. Сол посылал его в Калифорнию. С ним были его друзья Селби Уайт и Деннис Леланд. Значит, еще две жертвы на алтаре трусости Сола Ласки...
Сол не понимал, почему на сей раз в действии одурманивающих транквилизаторов сделан перерыв. Возможно, он, доктор Ласки, больше не нужен им, они выпотрошили его, и в следующий раз, когда за ним придут, его отведут на казнь. Но ему уже было все равно. Он чувствовал, что его, словно электрическим током, пронзает ярость. Перед тем как неизбежная, давно ожидаемая пуля разнесет ему голову, он должен совершить поступок. Он нанесет кому-нибудь ответный удар. В это мгновение Сол Ласки с радостью отдал бы свою жизнь, только чтобы предупредить Арона, Джентри и Натали, но с еще большей готовностью он отдал бы все их жизни, чтобы отомстить оберсту или любому из этих надменных подонков, управлявших миром и посмеивавшихся над страданиями людей, которых они использовали как пешек.
Дверь с лязгом поползла в сторону, и в камеру вошли трое высоких мужчин в белых комбинезонах. Сол поднялся и, подойдя к ним на заплетающихся ногах, вмазал первому по физиономии.