— Цыть, сороки! Слухать мешаете!
За печкой притихли, но ничего, кроме шума ветра Панкратов не расслышал. Осторожно достал следующий патрон, вложил в «берданку» и закрыл неожиданно громко лязгнувший затвор. Слегка приподнялся, стараясь держаться сбоку от окна и осмотрелся. Справа ударил еще один знакомый выстрел — берданка. Значит, Антип пока держится и прикрывает подходы к его избе справа. А вот слева… Егорка печально вздохнул. Похоже отпелся и отплясался Петруха, Иванов сын.
Егорку всегда считали в деревне невезучим. Отец, властный и авторитетный мужик, в доме не терпел ни малейшего несогласия и, самое главное, не желал выпускать из-под своей власти ни старшего сына Фому, ни Егора. Фому, спокойного и незлобивого, такое положение вполне устраивало, в отличие от Егора. Тем более, что и женил он сыновей по своему желанию, избавив застенчивого в отношениях с девками Фому от мук выбора. Егору же от батиной заботы плеваться хотелось, ибо не ту девку он мечтал вести под венец. Но и с этим пришлось смириться. Тогда попробовал Егор в армию уйти, чтобы от тяжелого батиного надзора избавиться, но и тут ему не повезло — жребий, по которому выбирали «рекрутов», выпал соседскому парню. А уж когда у Серафимы, его жены, родились одна за другой две дочки, то невезучести младшего Панферова в деревне не говорили лишь коровы да лошади. И те молчали об этой новости лишь по неумению говорить. Хотя Егору иногда казалось, что даже их кобылица Машка временами смотрит на него каким-то хитро-насмешливым взглядом.
И тут царь, жалея о своих подданных, издал собственноручный указ о возможности выхода из общины и переселения в новые земли. Клятые япошки пытались этой его затее помешать, но доблестные русские солдаты и матросы показали им кузькину мать и на радостях Его Царское Величество дал послабления своим крестьянам. Даже облегчил выход из семьи, чем Егор немедленно и воспользовался. По дороге набралось почти две дюжины земляков, вместе с которыми он и поселился здесь. Далековато от прочих поселений, зато давали не пятьдесят, а сто десятин, и в лесу добывать зверя и птицу безвозбранно можно было. Охотиться же Егорка любил. Только у себя в деревне, с тем прадедовским «карамультуком», что времена царицы Катьки помнил, особо не поохотишься. А здесь и берданку от государя бесплатно дали и лесников нет. Ляпота! А на выделенные казной деньги лошадь с коровой прикупили, и семья пополнения ждет — живи и радуйся.
Только видно не про него, Егорку, радость. С утра налетели бандиты местные, хунгузы и пришлось в руки ружье брать. Повезло, что с самого ранешнего утра пришли, все еще дома были и сразу отпор дать смогли. Но банда большая и смогут ли крестьяне своим силами ее отбить — неясно. А про помощь и гадать нечего — далековато ближайшие поселки, разве что разъезд казачий дым с караульной вышки увидит. На что надежды у Егора и совсем нет.
В зарослях мелькнуло какое-то пятно, Егор выстрелил из берданки навскидку, не целясь, как по дичи на охоте. И попал! Раздался дикий вопль и вой. Похоже, разбойника он лишь основательно подранил. Теперь в том месте, куда китаец упал, шевелились кусты и слышался вой, словно кто-то не мог удержать в себе невыносимую боль, пронизывающую все тело.
— Што там? Китаезы Акуниных спымали? — пока он перезаряжал винтовку, любопытная Серафима решилась высунуться из запечья. Про то, как китайцы безжалостно пытают попавших в их руки христиан, им всем рассказывали не один раз.
— Опять вылезла? Цыть — и за печь! — беззлобно шуганул Егор жену. Но все же снизошел до объяснения. — То я хунгуза стрелил. Теперя подранок и воет, слухать мешает, ирод. Хучь ты не мешай…
Он опять осторожно выглянул в окно и заметил, что к раненому кто-то подбирается на четвереньках. Похоже, вопли раненого надоели не только Егору, но и самим разбойникам. Егор решил посланцу не мешать и посмотреть, что он будет делать. Только когда разбойник наконец добрался до раненого и, приподнявшись, ударил ножом, Панферов выстрелил. Убийца, дернувшись, упал на свою жертву. Обозленные хунхузы снова обстреляли окно, но на этот раз, похоже всей своей шайкой и совсем не жалея патронов. Пули летели кучно, словно град по весне, и с противным звуков вжикали над головой Егора. Вскоре стена вокруг оконного проема и стенка печи напротив нее напоминали изъеденные мелкими дырочками соты.