— Пусть вы правы, дядя, но какое отношение это имеет к нынешней ситуации? — кое о чем Франц-Фердинанд знал, что-то предполагал, но, поскольку, император разговорился, то он решил воспользоваться моментом.
— Самое непосредственное, самое непосредственное. Конечно, Рудольф наломал дров с тем, что его капитан забыл отдать салют, но вот далее я его не могу упрекнуть. Он сделал все, чтобы русские или смирились с произошедшим или сами начали войну. Но не повезло. Кто бы не был в каземате, но у него сдали нервы. Мелкая песчинка, из-за которой многое пошло не так. Теперь смотри, что получается дальше. Если мы, как ты правильно предлагаешь, формально наказываем Монтекукколи и удовлетворяемся таким же «наказанием», — это слово он подчеркнул голосом, — у русских, то мадьяры решат, что сил у нас нет. И начнут прежние песни о отделении. Твоим же планам о создании федерации, а под эту марку урезаниям их излишних вольностей будут ставить палки в колеса. И не помогут тебе твои славяне, их мадьярский пример сделает не меньшими сепаратистами. Если же мы решились на войну…, — император замолчал и уставился на догоравшие свечи. Франц-Фердинанд поднялся на ноги и подошел к соседнему столику за свечами. Вызывать слуг и нарушать создавшуюся атмосферу откровенности ему не хотелось. Тем более, что у него начинало складываться впечатление, что, под видом подготовки к войне император что-то затевает. Франц-Иосиф терпеливо ждал, когда наследник закончит возню со свечами.
— Так вот, если мы решимся на войну, то вводится военное положение. А при военном положении можно будет остудить излишне горячие головы. Тем более у них найдутся документы, свидетельствующие о передаче сведений англичанам, русским или кому-то там еще.
— Дядя, ты уверен в этом, — эрцгерцог был весьма озадачен. С такой точки зрения он на сложившиеся обстоятельства не смотрел. — Они действительно …
— Эти документы у них найдутся в любом случае, — по волчьи оскалился старик. — А вот далее им придется доказывать, что это неправда. Умные поймут, что им выгодно, а глупые… глупые предатели будут примерно наказаны. Вот уж после этого можно будет проводить твои реформы. И не обижайся на своих людей, они специально ломали изрядную комедию. Мадьяры узнают то, что мы им подсунули.
— Не слишком ли опасно мы играем, дядя? Если дело дойдет до войны…
— Не переживай, мой мальчик. Николаю война нужна не больше, чем нам. Но… положение обязывает. Нам сейчас надо угрожать друг другу, говорить грозные речи, бряцать оружием и только исполнив все предписанные движения садиться за стол переговоров и договариваться. Так, что сейчас главное не заиграться и не перейти границу, за которой нельзя будет остановиться. Теперь лучше пойти отдохнуть, дни нам предстоят очень тяжелые. Покойной ночи, племянник.
— Покойной ночи, дядя — автоматически ответил эрцгерцог. Старый лис его изрядно озадачил и, вместе с тем, слегка успокоил. Но какая-то мысль не давала покоя. Он прокручивал весь сегодняшний день, вспоминая все буквально по минутам. И тут его осенило: британцы. Направление нового атташе, причем «бывшего» разведчика, имеющего опыт участия в войне с русскими. Британцы признанные мастера интриг, и, по мнению Франца-Фердинанда, уже давно превзошли в этом искусстве австрийцев. И, похоже, именно они будут провоцировать разрастание конфликта. Почему-то защемило сердце и вдруг стало очень тяжело на душе. Он понимал, что является представителем противников войны, а значит будет являться первоочередной мишенью. Нет человека, нет проблемы. Нет миротворца, есть дополнительный повод для мести. И что из этого следует? Следует то, что придется перекраситься в «ястреба». Поскольку эрцгерцог был уверен, что сможет остановиться. Да и становиться жертвой интриг, с возможным летальным исходом, тем более. Спать не было времени, нужно было все тщательно обдумать и составить план своей партии.
Германская империя. Потсдам, парк Сан-Суси. Июнь 1909 г.
«Думкоф! Шайзе! Доннерветер, это надо же быть таким дураком. Тупым, самовлюбленным дураком, не видящим далее собственного носа! И Его Величество слушает эту свинскую собаку!» — раздвоенная борода Тирпица тряслась от гнева. Во время совещания у кайзера он еще держался, вставляя краткие замечания, но вот теперь не выдержка его оставила. Мольтке-младший не мог считаться его другом, но не фон же Бетман-Гольвегу, прожженному политику, который думает какими-то своими «хитромудрыми» категориями, пытаться объяснить суть происходящего. И не крючкотвору фон Кидерлен-Вехтеру, который хоть и успел повоевать, но далее шел по штатской линии. А вот Хельмут и его «заклятый друг», прусский военный министр Эрик фон Фалькенхайн, те люди, которые хотя бы выслушают. Во всяком случае военный, пусть даже и сухопутный, может понять моряка.