- Ишь ты! Любит Митяй бывальщины. Попросит, и ему что-нибудь интересное расскажут. Сказки Митяй тоже любит. Но сказка - это не по-настоящему. Где теперь царевича найдешь? Да и бывальщины такие слышал Митяй, что получше сказки.
- Мам, а ты расскажи, как медведь тебя проведать приходил!
- Приходил, приходил, ты еще мал совсем был, а отец в село ушел. Зима-то трескучая выдалась. Как закрутил мороз, так и не отпускал. Видать, холодно стало косолапому, он и встал погреться. Вылез из берлоги - еще холодней. Пошел он бродить - да и набрел на наш домик, а его до самых окон занесло. Стал он в дверь ломиться, а она приоткрыта была. Слышу, в сенях кто-то возится. Страх меня взял, я дверь на засов: "кто?!" - кричу, а он вдруг, как заворчит. И темно уже. Я ружье в форточку сунула, да как бабахну, а косолапый то ведро сковырнул с лавки и облился ... Это место, любимое у Митяя. И все то он слышал и знает наизусть, да каждый раз интересно. Вот ведь удивительная штука - бывальщина.
- Ну, - говорит Митяй.
- А ты еще не спишь? - Удивляется мать. - Вот уж и не разбужу тебя завтра.
- Нечестно, - говорит Митяй.
- Почему же?
- Обещала сама, что поеду.
- Тогда спи.
- Ладно, - говорит Митяй. - все равно я конец знаю. Медведь рогожу с крюка сорвал и будто стал пол вытирать, а потом и ушел..
ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой Митяю снится удивительный сон.
Будто он едет в заморские страны в карете, а в упряжке нутрии бегут, быстро лапками перебирают. Едут они долго, с остановками, то в гору не влезут никак, то вдруг как понесутся под гору будто в яму проваливаются. Да стали они подъезжать к лесу заповедному, а навстречу медведь. Положил на грудь Митяю лапу и говорит: "Стой, дальше нельзя!" И хочет Митяй освободиться, сталкивает лапу и никак столкнуть не может...
Закрутился Митяй туда, сюда, а глаза никак не открываются. Наконец, увидел он отца и никак не поймет, в чем дело. Удивился Митяй, открыл глаза пошире: стоит над ним отец, положил ему руку на грудь и тормошит слегка. Тормошит и ласково приговаривает: "Вставай, Митяй! Митяй, вставай!"
ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой Митяй ссорится, с дядей Гришей, потому что грузовик очень быстро ехал.
И хотя шоссе было совсем гладкое, асфальтированное, и Митею хотелось ехать быстро-быстро, еще в десять раз быстрее, чем сейчас, он все время говорил дяде Грише:
- Дядь Гриш, а дядь Гриш, ты помедленнее, а то они боятся. - И он поворачивал свою голову к окошку в задней стенке кабины. Но ничего не мог увидеть в кузове, кроме брезента, которым прикрыли сверху ящики с нутриями.
- Небось, усмехается дядя Гриша, - не растрясутся! Сердобольный! Митяй молчит несколько минут, а потом снова заводит разговор:
- Дядь Гриш, а это что - тормоз? Тормозни разок, а? Ну, что тебе жалко разве?
- Вот смола хитрая, - удивляется дядя Гриша, - чего пристал? Ты цифры то знаешь?
- Знаю, - отвечает Митяй, не понимая, в чем дело, - мне в школу осенью.
- Да, ну? - Удивляется снова дядя Гриша и искоса лукаво смотрит на Митяя. Вот это какая цифра? - Спрашивает он и стучит пальцем с черным полукруглым ногтем по прибору.
- Это сорок, - говорит Митяй.
- Вот и правильно, а эта стрелка скорость показывает. - Говорит дядя Гриша. И тут машину основательно тряхануло.
- Сорок! - Завопил Митяй, - а всех животных передушишь! Тормози! И дядя Гриша затормозил. Открыл дверцу кабины и встал на подножку.
- Ну, как там, Николаич? - Спрашивает он у отца.
- Нормально, - донеслось из кузова, - поехали! Но Митяй уже соскочил на землю, зацепился за крюк на борте машины рукой, вскарабкался на колесо, и раз-два он в кузове. Нутрии сидели в клетках совершенно спокойно. Блестели черные бусинки глаз, и желтые клыки упирались в дно ящиков. "А страшные они все-таки, - подумал Митяй... - Ну, ничего, привыкнем. Они вроде ничего даже. Нет, все-таки страшные". Он быстро слез, вскочил в кабину и деловито скомандовал:
- Поехали! Дядя Гриша будто и не слыхал. Достал папиросу. Закурил и вздохнул.
- Дядь Гриш, начал осторожно Митяй, но ему не ответили, только зафырчал мотор, и снова замелькали мимо окон в бешенной гонке елки и щиты, составленные в козлы. Казалось, что лес убегал быстрее, чем ехала машина, и время летело еще быстрее.
- Вот и старая церковь в ближней к озеру деревне. Отсюда недалеко. Митяю стало совестно, что он обидел дядю Гришу, и он пробурчал уныло:
- Дядь Гриш, не сердись, я ж для дела!
- Да, ладно, Митяй, я не сержусь! - Отозвался добродушно дядя Гриша. - Чего приуныл, скоро дома будем.
- Дядь Гриш, - обрадовался Митяй. Ему стало весело, будто только что искупался, а теперь сидит на солнце на берегу. - Дядь Гриш, а ты как бреешься? - И Митяй посмотрел на изрытое оспой и в синих точках лицо шофера.
- Как? Обыкновенно. А ты про это? - Сказал дядя Гриша и потрогал щеку. - Это ерунда. Все давно кожей затянуло, с войны-то, сколько лет прошло. Потрогай, гладкое совсем. - Дядя Гриша хитро подмигнул Митяю. А Митяй забрался поглубже на сиденье и сказал:
- Дядь Гриш, хочешь, я тебе страшный случай расскажу. Какой я сон видел...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой Митяй не спал всю ночь, потому что с вечера налетел сильный ветер, похолодало и задождило.
Лежит Митяй, а сам думает, как это нехорошо получилось: все время ясная погода была, а теперь вот приехали гости, четыре дня всего прожили - и на тебе! "Нет, - думает Митяй,- надо проверить, как они там. Вдруг испугаются?" Слез Митяй с кровати. Босиком до двери. Ноги в сапоги резиновые. Фонарик с гвоздя, по двери коленкой толк, толк, чтоб не скрипнула. Закутался в отцов пиджак старый - моросит. Завернул от крыльца за угол, чуть на Файку не наступил и видит: кто-то с фонарем у домиков, у самой воды. А до озера то шагов двадцать всего. Бегом Митяй к домикам, а там отец с матерью.