— А я лучше вот чего... — продолжал Митрий, ободренный заступничеством Филиппа. — Мне бы уй-тить куда-нибудь денька на два, на три... я бы отдохнул... А то страсть тяжко... да и на улицу срамно показаться. Вот как она меня осрамила, подлая! — с внезапной вспышкой злости воскликнул он.
— Ну-ну-ну! — затараторила Анна, чувствуя, что действительно уж очень сильно задела «по больному горячим». — Что ж, и хорошее дело! И сходи куда-нибудь... в городе-то бывал когда?
— В губерни-то? Не бывал.
— Ну вот и ступай! Я тоже ходила как-то к угоднику. Так вот где благолепие, вот где красота, и про горе забудешь! Что же, сто верст молодому не бознать что, — живо отмахаешь.
— Поглядишь по крайности на губерню! — вставил Филипп.
Митрий оживился и повеселел. И вправду, отчего бы ему не сходить в Воронеж? Он давно уже собирался; вместе с Сенькой как-то думали пойти, да что-то помешало. Сходит на могилку Кольцова, посмотрит, как люди в городе живут, что за народ там...
— Пойду! — сказал он решительно.
— И ступай! — поддакнула Анна. — Кстати, послезавтра Петры и Павлы, у нас престол, загуляют, запьют на три дня, у тебя и время-то не пропадет! Сходишь любехонько!
— И пойду! — повторил совсем развеселившийся Митрий. — Ну-ка, Филипп, покурим еще! Тетка Анна, пойдем и ты со мной?
— Ой нет, куда уж мне!
— А что, же? Ты говоришь, бывала там? Вот оно вместе-то и веселей, за милую бы душу сходили. А то ну как я там потеряюсь?
— Нет уж, Митрий, я не пойду! Да как же это я пойду, ты сам подумай. Кто за меня здесь управится-то? Праздник, престол... и пирожков надо затеять, и бражку слить, — бедно-бедно, а надоть все по-православному.,,
— У нее одно на уме — пироги! — засмеялся Филипп.
— Смейся, смейся, старый хрыч, сам небось трескать будешь! Да не больно разъешься пирогов-то ноне» мучки-то своей давно нетути — покупаем; пшено дорогое, и ума не приложу, как праздник справить...
И Анна, сев на своего любимого конька, пустилась в бесконечные хозяйственные вычисления и соображения. Митрий встал.
— Ну, пойду теперь, покажусь домой! — сказал он, прощаясь с хозяевами. — Спасибо за хлеб за соль, за ласку!
— Не на чем, не на чем! Тебе спасибо! — кричала Анна, провожая Митрия. — Заходи прощаться-то, как в город пойдешь. А учительше скажи, что я ей яичек в гостинец принесу, дай бог ей здоровья! Эдакое лекарство полезное!..
— Обмяк парень-то! — сказала она Филиппу, возвращаясь в избу. — Даве думала, и приступу к нему нету, ан ничего. Пущай, правда, пробегается... только бы эта дурища Домна его опять не растревожила!
— Ну уж и ты тоже!.. Все вы, бабье, на одну колодку... Ишь, пристала даве, — парень белый весь сидит, а она точит, она точит, чисто сорока белохвостая!
Когда Митрий пришел домой, там тоже уже позавтракали. Анисья мыла горшки, мужики собирались на работу, Домны не было. Она даже завтракать отказалась, безвыходно сидела в клети и потихоньку выла. При входе Митрия все глаза с любопытством устремились на него; Митрию стало от этого немножко конфузно, но он постарался не показать этого и принял такой вид, как будто ему на все наплевать.
— Где это ты шляешься? — сурово заговорил Иван. — Рабочая пора, а он лытает! Больно рано праздновать-то зачал.
— Я не праздновал, я у Филиппа был, — возразил Митрий, начиная чувствовать досаду. — У него корова захворала... я ему помогал.
— Ишь ты, знахарь какой выискался! — ядовито заметил отец. — Своего дела по горло, а он по чужим людям шлындает. Коли не хочешь дома жить, ступай в батраки...
— И то уйду.,, — внезапно бледнея, вымолвил Митрий. — В город уйду... житья вы мне не даете... брань да попреки, да... уйду! — крикнул он, уже не владея собой. Крикнул и сам испугался своих слов. В избе наступило зловещее молчание; все притихли и со страхом глядели на Митрия. Иван как-то вдруг весь съежился, побледнел и растерянно смотрел на сына.
— Это что же?.. Значит, в разделку, что ли, хочешь идти? — нетвердо произнес он.
Митрию стало жаль отца, и в душе он раскаивался в своих грубых и злых словах.
— Не в разделку... зачем в разделку? — сказал он мягко. — Мне ничего не надо... я только говорю, — житья мне нету... тут жена донимает, а тут... эх, батюшка! Ты думаешь, мне сладко? От хорошего хорошего не ищут...
— Ну, что ж, иди, иди... —< продолжал Иван убитым голосом. — Иди, разоряй отца-то... нонче старики не нужны стали... Иди, живи по-своему... а мы с матерью суму наденем да в кусочки пойдем... чего на нас глядеть? Мы свое отжили... Идите с богом... тащите все! Владайте!..