Однажды он с кулаками бросился на здоровенного парня, который назвал учительницу «слепой тетерей», потому что она носила очки, а в другой раз он даже на отца зафыркал, когда тот выразил мнение, что у них в училище одно баловство, а не ученье. С каким нетерпением, бывало, Митрий ждал начала ученья! С каким восторгом надевал на себя холщовую сумку, запихивал туда ломоть хлеба, грифельную доску, тетрадки и мчался в училище! Учился он прилежно, но не лучше других, а были и такие, которые учились лучше его, например, Семен Латнев, его первый друг и приятель. Тому все давалось легко, соображал он быстро, задачи решал так, что учительница еле за ним поспевала, а Митюха шел себе потихоньку, заучивал медленно, над задачами потел, но в конце концов все-таки до всего «доходил» своим умом, а главное, делал все это охотно, с любовью и вниманием.
Особенно он любил поумствовать, потолковать о прочитанном, но так как говорить не умел, то предпочитал излагать все волновавшие его мысли на бумаге, пробовал даже писать стихи и исписывал вдоль и поперек каждый попадавший ему в руки клочок бумажки. Но и писал он туманно, многословно, любил употреблять вычурные выражения, красивые книжные словечки, часто вдавался в сентиментальные отступления и в этом отношении тоже не походил на Семена Латнева. Зададут им, бывало, сочинение — описать пожар, случившийся у них в селе, — Семен в двух словах изобразит, как было дело. «Лежу я на печке, вдруг слышу: дон, дон, дон! Побег на улицу, гляжу, а Филькина изба уже занялась. Прибегли мужики, притащили багры, ведра, топоры, — потушили». Вот и все. А Дмитрий не так; Дмитрий опишет сначала, как он «с вольным духом пошел в поле вдыхать чистые ароматы», да что он в это время думал, как потом он услышал «женские вопли и детский крик», как побежал, да не просто побежал, а непременно «стрелою» и как увидал «убогую хижину Филиппа, объятую зловещим пламенем»...
Вообще в нем преобладала склонность к сочинительству и фантазерству, между тем как Семен Латнев отличался необыкновенной точностью и совершенно ясными, определенными стремлениями. Общего между ними было только одно — страсть к чтению, хотя и тут они несколько расходились и у каждого были свои вкусы, свои излюбленные книжки. Семен, когда был помоложе, любил читать «про войну» и бредил солдатчиной, особенно после того, как к ним на побывку приходил его старший брат, солдат, в мундире с светлыми пуговицами и с бесконечными рассказами о смотрах, ученье, генералах. В это время он обнаружил воинственные наклонности, дрался, затевал игры с кровопролитиями и синяками и за это не однажды стоял в углу наказанный. Потом увлечений солдатчиной сменилось другим, — Семен полюбил читать путешествия, интересовался рассказами странников и странниц, заходивших к ним в село, и мечтал о том, как бы хорошо было им с Митюхой поступить в матросы на какой-нибудь корабль и объехать весь свет. То-то навидались бы всего!.. Но Митюха нисколько не разделял его увлечений ни солдатчиной, ни путешествиями; он тоже мечтал, но мечты его были неопределенны, смутны; он сам не знал, чем бы он хотел быть, зачитывался стихами и сам потихоньку что-то писал на клочках бумаги, запрятывая свои писания подальше от Кирюхи, который постоянно покушался употребить их на цигарки.
Дмитрий весьма быстро перечитал всю несложную училищную библиотеку и стал наконец забираться в учительскую. В это время учительницу от них перевели в другое село, а к ним назначили учителя. Этот учитель сам любил читать, и у него была небольшая сборная библиотечка, составленная из самых разнообразных авторов. Было кое-что Тургенева, Гоголя, Пушкина, Успенского, Левитова, разрозненные книжки старых журналов, сочинения Кольцова, монографии Костомарова и даже несколько романов Дюма и Ксавье-де-Монтепена, — все это старое, изношенное, замусоленное, очевидно, купленное за дешевку где-нибудь по случаю на толкучке. Тем не менее в глухом селе, где, кроме батюшкиных святцев да неизбежного «Странника» и «Сонника» да «Песенника» у волостного писаря, никаких других книг не было, — учителева библиотека имела большой успех, и книги читались нарасхват. Сам батюшка пробел Костомарова и одобрил; его дочери упивались романами Дюма и списывали стишки из Пушкина и Кольцова; волостному писарю понравился Гоголь, потому что «все животики надорвешь». У Митюхи тоже разгорелись глаза на учителевы книжки, но он долго не решался просить, потому что учитель был строгий, несообщительный и держал себя с учениками официально. Но наконец Митюха улучил-таки удобную минуту и робко попросил учителя дать ему книжечку «почитаться». Учитель поглядел на него с удивлением, но книжку все-таки дал, хотя и неохотно.