— Что ж, дело неплохое! — сказала Николавна серьезно. — Бабочка молодая, что же растрепой-то ходить,
Анисья обиделась, приняв слово «растрепа» на свой счет, и, иронически поджав губы, стала собирать на стол.
Вошел Иван и, с удовольствием оглядев чистенькую, как стеклышко, избу, сказал весело:
— Ишь у нас ноне изба-то... чисто на пасху!
— Это все Домна старалась, — отозвалась Николавна.
— Молодец! Хвалю...
Анисья опять обиделась, что похвалили не ее, и язвительно заметила:
— Да уж... как же не молодец! Смотри, кабы опять не задурила.
— Ну, ладно! Давай обедать-то да зови ребят. А Митюшки нету? Загулял, видно, в городе... — усмехаясь, прибавил он.
Он был благодушно настроен, потому что праздник сошел хорошо, обошелся дешево и гости остались довольны, а ржи, которые он нынче ездил в поле смотреть, оказались на славу — густые, рослые, колосом ядреные, хоть сейчас коси. «С хлебом ноне будем!»— мимоходом сообщил он жене, и Николавна перекрестилась на образ.
Анисья выбежала на двор, созвала всех семейских и снова не утерпела — заглянула к Домне в щелочку. Когда она вернулась в избу, смех так ее и разбирал.
— Что же Домна-то? — спросил хозяин, когда все уже сидели за столом.
— Убирается... Так разрядилась — чисто на свадьбу. Уморушка!..
Она не выдержала и разразилась смехом, зажимая себе рот фартуком. В эту минуту дверь отворилась, и в избу вошла Домна с Ванькой на руках. Она действительно принарядилась, намаслила и причесала волосы, надела чистую рубаху и опрятную полосатую юбку, онучи аккуратно завертела новыми покромками, а на голову повязала беленький платочек. В этой чистенькой миловидной бабенке трудно было узнать прежнюю растрепанную, грязную неряху Домну. Ванька тоже был одет в чистую рубашку, и волосики его были расчесаны. Все заметили эту перемену и промолчали, но Анисья никак не могла с собою справиться, мигала мужу, фыркала и наконец прорвалась.
— Кирюха, а Кирюха!.. Что у нас, ай праздник ноне?
— Какой такой праздник?
— Да как же?.. Ишь, Домна-то у нас... вырядилась...
Кирюха уставился на Домну и, глядя на жену, тоже захохотал. Домна вспыхнула до слез, оскорбленная этим грубым вмешательством в какие-то тайные ее намерения, в которые она никого не желала посвящать.
— А тебе-то что, тебе что, злыдня эдакая? — своим обычным сварливым тоном закричала она. — Не твое одела, чего ты кидаешься? Ай завидно?..
— Да я что ж... я ничего... — преувеличенно кротко возразила Анисья, очень довольная, что уязвила Домну. — Як тому, что вот, мол, може, праздник, а я-то, дурища, растрепой хожу...
— Ну и молчи! Чего грохочешь? Злыдня!..
— Ну, будя, будя! — строго прикрикнул Иван.
Бабы замолчали, и порядок водворился. Иван заговорил с Николавной о праздниках, о том, сколько браги было выпито, какая кума Пелагея бессовестная и как все чудесно обошлось. Анисья вмешалась в разговор, начала судачить гостей, и про Домну позабыли.
Как только обед кончился и старики легли отдохнуть, Домна вышла на улицу, села на завалинку и стала глядеть на дорогу.
— А ведь это она Митюху ждет! — шепотом сообщила Анисья Кирюхе. — Провалиться, Митюху! Для него и вырядилась... задобрить хочет!
Домна действительно ждала Митрия и изнывала от нетерпения. Ей хотелось встретить его первой, хотелось что-то сказать ему, объяснить, приласкаться, так чтобы он позабыл все ее нелепые выходки, в которых она сама теперь раскаивалась. С тех пор, как он ушел в город, она, не переставая, думала о нем, и он вырос в ее глазах а настоящего героя... «Дурак, дурак... — думала Домна, вспоминая насмешки всех семейских над Митюхой. — Нет, он не дурак... это, может, вы дураки-то!»
И она с нетерпением всматривалась вдоль улицы, вздрагивала каждый раз, когда в пыли показывалась какая-нибудь фигура. Но Митюхи все не было... Домне стало скучно, солнце сильно припекало ей голову, и наконец ее ударило в сон. Она посадила около себя Ванюшку, а сама прилегла тут же на завалинке и задремала. Ей начало уже сниться что-то очень хорошее, как вдруг голос Ванюшки разбудил ее.
— Тянька!.. Тянька деть! Тянька деть!
Домна вскочила и, протирая заспанные глаза, огляделась. К воротам медленно подходил Митрий. Он был весь серый от пыли и, видимо, сильно притомился. Глаза его смотрели ласково и грустно, и какая-то особенная важная мысль светилась в них, когда он оглядывал знакомые избы, тощие ветелки, пустынную улицу. У Домны замерло сердце, и все слова, которые собиралась она сказать мужу, вылетели у нее из головы. Она нагнула голову, точно ожидая удара, и испуганно глядела на Митрия, машинально обдергивая на себе юбку. Ну, как опять пройдет мимо, взглянет косо и ничего не скажет?..