Но Митрий остановился, поднял на руки ласкавшегося к нему сынишку и, тихо улыбнувшись Домне, сказал ласково:
— Ну, здравствуйте... Живы?
— Слава богу... — дрожащим от волнения голосом отвечала Домна и прослезилась. — Ты как?.. Устал небось?.. Поесть хочешь?
— Что ж, пожалуй. Ты хлебца принеси, — собирать-то на стол не надоть.
— Нет, что ж, как же... там пироги остались.,, я сейчас... — пробормотала Домна и со всех ног кинулась в избу.
На ее счастье ни Анисьи, ни Кирюхи не было в избе, а то бы они все смехи просмеяли, глядя, как неповоротливая, ленивая Домаха горохом каталась по избе, собирая на стол, сияющая и счастливая.
— Мамушка, пришел Митюшка-то... — радостным шепотом сообщила она свекрови. — Ничего... не серд-чает никак...
— Ну и ладно, — одобрительно сказала Николавна,
Вошел Митрий, помолился, поздоровался с матерью и, умывшись, сел за стол. Домна так и увивалась около него, так и заглядывала ему в глаза, подсовывая куски пожирнее, но Митюха был рассеян, молчалив и не заметил даже, что в избе у них чистота, что сама Домна принаряжена. Домне стало немножко обидно, и она надулась.
— А!.. Пришел? — воскликнул Иван, входя в избу. — Ну что?.. Как там, в городе-то? — с оттенком насмешки спросил он.
— Ничего... — отвечал Митрий.
Иван зорко взглянул на сына, и ему сейчас же бросилось в глаза новое выражение его лица. «Обжегся, видно! — подумал он с удовольствием. — Прищемили, знать, хвост-то в городе, вот и отмяк парень. Ничего, пущай»...
Он сел на лавку и, позевывая, завел речь о ржи, о сене и о прочих хозяйственных делах. Митрий молчал и ел. Пришли Кирюха с Анисьей, подняли шумные разговоры и осыпали Митрия вопросами о городе, но и им Митюха отвечал односложно и неохотно. И все решили про себя, что «парень обмяк»...
Домна все время сидела как на иголках и дождаться не могла, когда Митрий кончит есть, пойдет в клеть отдыхать, и она останется с ним одна.
Но Митрий не двигался с места, а тут, как назло, Анисья затрещала, как сорока, рассказывая праздничные новости.
— Погуляли хорошо... уж и брага была! Дядя Кузьма плясал — уморушка!.. У Левона хозяйка захворала — так ввалили в телегу и повезли. А Сенька, Сенька твой что наделал! Напился да как зачал буянить, гостей разогнал, посуду побил, — отец хотел вожжами скрутить, так он и отца вдарил...
— Да, уж ноне от сыновей-то почтенья не жди! — вставил Иван.
— Теперича, слышь, отец-то жалиться хочет на Сеньку в волостное... — продолжала Анисья. —Я не я, говорит, буду, ежели его не выпорют при всем сходе. Статочное ли дело — отца вдарил! Беспременно теперь Сеньку выпорют.
— За такое дело и следует, — подтвердил Иван.— Чтобы другим наука была... А то ведь, ишь ты до чего народ дошел! Родного отца бить!
Это известие вывело Митрия из его тихой задумчивости. Он обеспокоился, вылез из-за стола и взялся за шапку.
— Я, батюшка, пойду... Может, чего делать надо?— обратился он к отцу.
— Ничего, ступай... — снисходительно сказал Иван, очень довольный почтительностью Митюхи. — Чего там делать... нечего, кажись. Уж ноне какое дело, отдыхай; чай, тоже ноги-то отмахал.
Митрий вышел; Домна последовала за ним.
— Митрий... а Митрий! — робко окликнула она его.
Митрий остановился.
— Ты... в клеть, что ли, теперича пойдешь?.. Я тебе там постелила...
— Ну, что ж... спасибо. Я вот того... к Филиппу зайду.
— Скучилась я по тебе... — прошептала Домна, задыхаясь, и схватила его за рукав, делая последнее отчаянное усилие удержать мужа около себя.
Но Митрий, хотя и не оттолкнул ее руки, но и не ответил на ласку. «Ладно, ладно, Домаша, после потолкуем!» — сказал он и с озабоченным видом вышел. Домна остолбенела от обиды и в первую минуту хотела было поднять крик, сорвать с себя все наряды, обругать, побить кого-нибудь. Но ничего этого она не сделала, а побежала к себе в клеть, бросилась на приготовленную для Митрия постель и тихонько заплакала. А между тем она чувствовала себя сегодня гораздо сильнее обиженною, чем тогда, когда Митрий ее ударил.
Митрий был уже на гумне. Чалый и Васька, бряцая железными путами, бродили под ветелками и щипали траву. Увидев Митрия, Чалый высоко поднял голову и радостно заржал; это тронуло Митрия до слез. «Чаленький... голубчик мой, родименький, — соскучился!»— приговаривал он, подходя к нему и лаская его. Чалый ласково глядел ему в глаза и скалил свои желтые зубы. Даже подлец Васька перестал есть и довольно дружелюбно посмотрел на Митрия; Митрий и его погладил и потрепал по холке, и Васька принял это снисходительно. Потом Митрий поглядел вокруг себя, на растрепанные избы, на почерневшие ометы соломы, и после города все это показалось ему так серо и убого и в то же время так мило и жалко и дорого, что мужицкое сердце его затрепетало. Эх, если бы не темные были, все было бы по-другому... и с Домной они жили бы не по-собачьи, а по-людски, и старший сынишка его не помер бы от прокислой соски и таинственного «ус-копа», и отец не ругался бы и не бил его за книжки, а сам читал их... Только что же нужно для этого? Что?..