— Э, ну тебя... уморишь ты меня! Ведь выдумает же!
— Нет, право, — оправдывался Митюха. — Вот лежу намедни в сарае и думаю об них, — так ведь как живые они мне представляются, право!..
Учитель обещал Митрию достать портреты излюбленных им поэтов, и действительно ему удалось где-то достать Некрасова, которого он и подарил Митюхе. Но Митюха был разочарован; Некрасов представлялся ему совсем не таким.
— Вон он какой! Я думал, не эндакий. Ишь, лысый, бородка клинышком... носище-то какой здоровый! Чисто наш дьячок, Семеныч... Одначе нет, в глазах-то все-таки оказывает... Видать, что умен!
И в конце концов он остался очень доволен подарком и даже дома его всем показывал и хвалился. А Кольцова так и не удалось ему посмотреть, потому что вскоре учитель вдруг что-то заскучал, начал пить мертвую, простудился пьяный и умер от скоротечной чахотки. На его место поступил новый, Андрей Сидорыч, с женой, тоже учительницей, которая была назначена ему помощницей, так как учеников в школе прибавилось и одному стало трудно справляться. Это были совсем другие люди, и прошло много времени, пока Митрий с ними познакомился. У него самого в это время начались новые заботы, дела, неприятности; счастливые школьные дни с книжками, мечтами, разговорами миновали, как хороший сон, и сумрачная действительность во все глаза глянула ему в лицо.
III
Вначале, когда еще Митрий бегал в школу и таскал оттуда книжки, Иван относился к нему снисходительно и даже сам любил иной раз послушать, лежа вечером на полатях, как Митрий читает вслух какую-нибудь занятную историю про старуху и золотую рыбку или про то, как жили люди в старину. Часто, впрочем, он засы-кал, не дослушав, но случалось, и заинтересовывался, особенно когда читалось что-нибудь страшное или же божественное, например, о мучениях святой Варвары. Некоторые вещи он одобрял и хвалил; другие порицал и забраковывал; не нравились ему басни и стихи, которые он окрестил не совсем цензурным словом.
Это время было самое хорошее для Митюхи, и он даже пользовался в семье авторитетом единственного грамотного человека. Матери и Анисье он списал по два экземпляра «Сна богородицы», который, по их мнению, помогал во всех бедах и напастях; соседям сочинял письма, условия, расписки; отец тоже часто обращался к нему с просьбами.
— Ну-ка вот на, прочитай, что тут написано! — говорил он, вытаскивая из кармана замусоленную бумажонку.
— «Должен Ивану Жилину за солому рубь»! — читал Митрий.
— Верно! — восклицал Иван Жилин и, бережно спрятав бумажку обратно, уходил удовлетворенный.
Даже Кирилл заинтересовался грамотой и однажды пожелал выучиться читать. Но Митюхе с ним было много хлопот, и, как он ни старался «обучить» Кирилла, ничего из этого не вышло. Во-первых, Кирилл, научившись кое-как писать, начал вырисовывать везде ругательные слова, во-вторых, он не понимал самых простых вещей и страшно злил Митрия своим каким-то простодушным тупоумием. Так, например, он никак не мог понять, что действующие лица повестей и рассказов — выдуманные, и ни за что не хотел верить, что их никогда и не было. Как ни старался Митюха разъяснить это брату, тот остался при своем и во время чтения выводил Митрия из себя своими замечаниями вроде того: «А ведь это, должно, про нашего волостного писаря написано!» или: «Это какой такой Иван Иваныч? Это не кузякинский ли помещик?»
— Дурья голова, какой помещик? — сердился Митюха. — Ведь это выдумано все, этого не было, а так написано... к примеру.
— Ври! Выдумано! Откуда же оно взялось?
— Просто из головы. Взял вот и сочинил... для науки, что вот, мол, какие люди бывают на свете.
— Ишь ты, выдумал! Поди-ка, выдумай эдак. Небось не выдумаешь.
— Что ж, по-твоему, вон в сказках что рассказывают — это тоже было?
— А то нет? Известно, было. Не зря же рассказывают.
— Да черт ты эдакий, да что ж, по-твоему, волки и лисицы по-человечьи говорили?
— А может, и говорили! Мало ли что в старину было!
Но особенно Митрий бесился, когда ему приходилось читать какую-нибудь хорошую книжку, а ее красоты не производили на Кирюху никакого впечатления или же эффект получался совсем не тот, которого ожидал Митрий, судя по своим собственным впечатлениям. Случалось, что Кирилл хохотал в самых жалостных местах, и, наоборот, там, где надо было смеяться, он зевал, чесался или начинал играть с своей женой. Тогда огорченный Митрий складывал книжку и уходил куда-нибудь на огороды наслаждаться чтением в одиночестве, давая себе слово никогда больше не делиться с Кирю-хой своими впечатлениями. Но проходил день-другой, не утерпит Митрий и опять идет просвещать Кирюху.